Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria

– Только так и бывает, Саша.

– Я понимаю, но все равно как-то не верится.

– Так и со всеми вами будет, – с улыбкой, оглядывая своих детей, продолжал Адам.

– Дай бог! – с чувством сказала Ксения. – И моя бабушка Татьяна Борисовна, и моя мама, а ваша бабушка Валя тоже когда-то были маленькими.

– А вот и китайцы, – обрадованно сказал маленький Адам, разглядывая большую фотографию из Ашхабада, где рядом с их отцом Адамом в белом халате стояли другие люди в халатах, военные с орденами и медалями на груди и несколько местных туркменских деятелей, которых он принял за китайцев.

Отец не стал поправлять сына, ему была известна эта странная версия о том, якобы он все эти годы работал в Китае.

– Жаль, у моих в поселке телефона нет, а то бы сейчас позвонили, поздравили, – сказала Ксения, – но я открытку бросила. И в поселок, и в Москву…

При упоминании Москвы муж переменился в лице, и Ксения не стала развивать эту тему. «Конечно, вспомнил, и кто меня за язык тянул? Тем более вон она, Александра, на ашхабадской фотографии рядом с генералом и недалеко от Адама…»

Но Адам переменился в лице не потому, что вспомнил свою первую жену Александру, а оттого, что во внутреннем кармане его пиджака лежала бумага с решением республиканского Министерства здравоохранения «…направить хирурга 1-й категории Домбровского А. С., с отрывом от производства, на одномесячные курсы повышения квалификации с 1 февраля по 1 марта 1958 года в Центральный институт усовершенствования врачей в г. Москва».

Из репродуктора раздался бой кремлевских курантов.

– С Новым годом! – встал с бокалом в руке Адам.

И вся семья последовала его примеру.

Оконные рамы в квартире стояли двойные, но железная дорога проходила слишком близко, берегом моря, и едва ли не каждую четверть часа то слева, то справа наплывал стук колес очередного товарняка. Пассажирские поезда проходили очень редко, их можно было сосчитать по пальцам. Окна большой комнаты смотрели в сторону моря, и в хорошую погоду были видны на горизонте маленькие силуэты кораблей, как правило, рыболовецких сейнеров. Если грохот наплывал слева, то, значит, это надвигался состав со стороны Ростова-на-Дону, а если справа, то со стороны Баку. Слева гнали платформы с круглым лесом, с металлом, с техникой, вагоны с цементом, просто запломбированные вагоны с каким-то добром, пустые цистерны, а справа гнали все больше полные цистерны с тем, что принято называть нефтепродуктами. Полотно внизу было двухколейное, и когда два поезда сближались на встречных курсах, грохот стоял порядочный. Первое время после приезда из своего тихого поселка Адам и Александра даже вздрагивали во сне, а потом привыкли.

С празднования того Нового года осталась в семейном альбоме фотография: все пятеро сидят на одной стороне стола, уставленного закусками и с непременной бутылкой Советского шампанского посередине. У их фотоаппарата не было автоматического спуска, и штатива у них тоже не было, так что пришлось звать на помощь соседку тетю Раю, чтобы она «щелкнула». Фотография получилась отличная, главное – все пятеро в кадре: Адам, Ксения, маленькая Александра, Глаша, а справа опять Адам, только маленький, и, если не считать Ксению, все на одно лицо. Дети были удивительно похожи на Адама, не только эмалево-синими, чуть раскосыми глазами, но и лепкой всего лица: лба, носа, скул.

– Ничего, – смеялась по этому поводу Ксения, – зато вам всем, мои дорогие детки, я дам свой ангельский характер! Согласны?

– Согласны! – хором отвечали обе дочки и сын. С чувством юмора у них все было в порядке. Они-то знали, в какой строгости держит их мать, знали, что ни хороший шлепок под горячую руку, ни подзатыльник никогда за ней не залежатся.

Адам никогда не кричал на детей, не топал ногами, не бил их, даже шлепка никому не дал, в том числе и своей любимице Глаше, заслуги которой по части шкоды бывали ой как велики. Из отца Глаша могла веревки вить, мать опасалась, но умеренно, брата не слушалась, частенько пыталась им командовать или, во всяком случае, управлять. Единственным беспрекословным авторитетом была для нее сестра Александра, которая и сама отличалась взбалмошным, своевольным характером. Наверное, потому, что сестрички были одного поля ягоды, старшая всегда упреждала очередную выходку младшей. И если вдруг, как бы ни с того ни с сего для окружающих, раздавалось негромкое, но внушительное: «Глашка, смотри, получишь!», а в ответ слышалось невинное бормотание: «А че я? А че я? Сразу – Глашка», – то дело было ясное: Александра опять пресекла в зародыше какую-то тайную шкоду младшей сестрицы Глафиры Адамовны.

И внешне, и по характеру сестры были похожи друг на друга. Обе отличались исключительной подвижностью, природной ловкостью, смекалкой, упорством, хитростью и даже подобием коварства. За Александрой, как было принято говорить у них во дворе и в школе, «подыхали» все мальчишки, хотя ей шел всего двенадцатый год. Старшая сестра очень быстро бегала, лучше всех девчонок во дворе скакала через скакалку, хорошо плавала, что было особенно удивительно, ведь где ей было научиться плаванию в безводном степном поселке, а она вошла в море и сразу поплыла по-собачьи; бесстрашно давала сдачи обидчикам, которых становилось все меньше и меньше; очень много читала, притом все подряд, любой клочок газеты прочитывала, не то что книги; строго руководила сестрой и братом и отвечала за их оплошки перед матерью.

Всякий раз, уходя из дома, Ксения говорила:

– Александра, под твою ответственность.

Слово «ответственность» настолько вошло в их обиход, что стало почти главным. Когда Александра поручала что-то младшей сестре, она тоже непременно говорила:

– Глашка, под твою ответственность.

Хотя Адам был младше Александры всего на пятнадцать минут, ее старшинства он никогда не оспаривал. У мальчика складывался совсем другой характер – замкнутый, скрытный, мечтательный. При этом, в отличие от смекалистых сестер, он был очень доверчивый мальчишка, и его часто и безнаказанно обманывали сверстники.

– Лопух ты у нас, Адька, – выговаривала ему старшая сестра, – тебя любой может обдурить, даже Витька-укушенный.

– Не, Укушенный не может, – справедливости ради, не соглашался младший Адам. Он вообще стоял за справедливость и за правду, и в этом никто не мог сбить его с толку, даже напористая Александра.

У них в поселке был дома глобус, Адам крутил его очень часто и задавал прабабушке вопросы по географии, потому что Татьяна Борисовна, кроме русского языка и русской литературы, вела еще в пятых-шестых классах географию. Бабушка Валентина Александровна географию не вела, он ее и не спрашивал, чем она была очень довольна, потому что прабабку Адам иногда так замучивал, что та говорила: