Татьяна Булатова - Счастливо оставаться! (сборник)

– Последний раз спрашиваю: будешь? – буркнула Оля, вожделенно посматривая на вторую половину яичницы. Ела девочка всегда с отменным аппетитом.

– Буду, – тоскливо пообещал Вова и наконец-то присел за стол.

Сестра не торопилась быть щедрой: аккуратно по краю вырезала почти оранжевый желток и словно нехотя переложила Вовке в тарелку.

– Я хочу со сковородки, – заныл мальчик.

– Обойдешься, – успокоила его Ольга и чуть поласковее прокомментировала: – Мама не разрешает.

– Тебе тоже не разрешает.

– Я – это другое дело, – печально произнесла девочка. – Я же не родная. Значит, на меня это не распространяется.

Этот аргумент показался Вовику вполне убедительным: тарелку решено было оставить.

– А почему мне желток? – на всякий случай с опаской поинтересовался мальчик.

– Ну я же желток не ем.

– Я тоже не ем, – чуть не плача сообщил Вова.

Ольга быстро соскребла с чугунной сковородки бело-мутное желе и с жадностью засунула в рот:

– А белка не-е-ет. Уже.

Вовка с недоверием посмотрел в жующий рот сестры и следом – на осиротевшую сковороду: там не просто не было белка, там вообще ничего не было.

– Не-е-ету… – удовлетворенно протянул мальчик. – Будешь еще?

Вовка подобострастно пододвинул свою тарелку с желтой кляксой сестре. Оля с готовностью согласилась и принялась за еду. Брат удовлетворенно наблюдал за процессом потребления и еле сдерживал внутреннее ликование: «Всю гадость съела!»

Гадости в Ольгином представлении явно было маловато для нее одной, поэтому она вновь заглянула в холодильник. Там ее ждала пустота. «Да уж, – подумала она. – С таким завтраком недолго и ноги протянуть!» Аккуратно прикрыв дверцу холодильника, задумалась. «Бабушка!» – промелькнуло в ее кудрявой голове, и она повеселела.

– Вовка, пойдем к бабушке?

– Лучше к Трифону, – абсолютно честно расставил тот приоритеты.

– К Трифону нельзя – мама не велела. Опять в баню посадит.

Столь радужные перспективы Вовке не понравились – мальчик загрустил. Чувствуя себя обманщицей, Оля попыталась найти компромисс с совестью и предложила брату для начала навестить Трифона. Отдать, как говорится, почести царственной особе. По столь торжественному случаю Вова позволил себя причесать и даже надел слежавшуюся по сгибам белую футболку, тщательно охраняемую Ираидой на всякий случай. Вид мальчика напоминал парадный портрет младшей группы детского сада: черные шорты – белая майка и волосы, расчесанные на косой пробор. Последнему соответствовать было особенно сложно, так как буйные кудри Вовы Звягина не желали укладываться ни в одну сторону – они просто торчали перпендикулярно голове, отчего та зрительно увеличивалась в размерах.

Оля удовлетворенно посмотрела на брата и приступила к работе над собственным образом. Для достижения цели из материнских закромов было добыто ни разу не надеванное платье, тоже дожидавшееся торжественного случая. По мнению Оли, он как раз и наступил. Войдя в роль сироты при добрых, но приемных родителях, девочка помнила о своем благородном происхождении, поэтому и наряд подбирала соответствующий. Ну никак заколдованная принцесса не желала предстать перед суженым в холопском наряде!

Из дома дети вышли, словно два лилипута на арену цирка. По подолу Ольгиного платья густо колосилась рожь в обнимку с ромашками и васильками, на мятой хлопчатобумажной груди сидела палехская брошка, а на ногах – белые кружевные носки, тщательно оберегаемые Ираидой в ожидании первого сентября. Внешний вид Вовки таким великолепием не отличался, он поражал своей выдержанной строгостью: ничего лишнего – черный низ, белый верх. Небольшой диссонанс вносили непослушные завитки на голове, но против них существовало только одно средство – ножницы. Ими Оля воспользоваться как-то не решилась.

В момент приближения процессии к загону с гусями Трифон с интересом долбил чего-то клювом в пустом корыте. Еды в нем не было. Вовик выдернул руку из рук сестры и бросился к плетню. Забывшись, он собрался закричать «гуся, гуся», но вовремя осекся и уважительно произнес: «Три-ифон, Трифочка». Гусак злобно покосился на посетителя и зашипел. Мальчик с благоговейным ужасом сделал шаг назад и с надеждой посмотрел на приближающуюся Олю. Та явно ощущала себя хозяйкой положения и отомкнула калитку. Трифон развернулся к детям и, прокладывая себе дорогу среди копошащихся в земле сородичей, пошел вперед.

Вовка спрятался за спину сестры. Девочка осталась один на один с грозно шипящей птицей. Трифон неудержимо надвигался – Оля остановилась и приготовилась выбросить руку с волшебным шиканьем. Впрочем, этого не потребовалось: гусак продефилировал мимо, направляясь к распахнутой калитке. Поравнявшись с ней, Трифон приветственно гоготнул и вывалился в Ираидин огород.

– Трифон ушел, – почему-то шепотом сообщил Вовка.

– Вижу, – ответила Оля и про себя отметила, что птица не кормлена – корыта были пустые.

«Странно, – подумала девочка, – даже воды не налила». Обычно Ираида всегда об этом помнила, а если что-то не успевала, то просила соседку Таню или, на крайний случай, саму Ольгу. В этот раз мать наказала дочери только Вовку покормить и никуда не выходить из дому: «Ждите, когда приду». А когда придет, не сказала, и куда пошла – тоже. Оле стало тревожно, еще и Вовка подлил масла в огонь:

– Трифон ушел, мама ругаться будет. Тебя в баню посадит.

– Почему это меня? – грозно уточнила девочка.

– Ты же главная, – хитро напомнил Вова.

– Ну и что? Не я же Трифона выпустила.

– Нет, ты.

Оля презрительно посмотрела на брата:

– Давай, Вова, ты еще маме скажи!

Тут мальчик при слове «мама» затосковал и плаксиво спросил:

– А где моя мама?

– Не знаю я, где твоя мама!

– Не знаешь, где моя мама?

– Не знаю. И, между прочим, она не только твоя мама! Она и моя!

– Нет, – покачал головой Вова, – не твоя.

– Как это не моя? – возмутилась девочка.

– Не твоя, – стоял на своем мальчик. – Ты же нам не родная…

– Я-а-а-а?! – обмерла Ольга.

– Ты-ы-ы, – со всей присущей семилетнему созданию тактичностью настаивал Вовка. – Ты же вчера сама говорила.

Этот аргумент оспорить было невозможно: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Ольга фактически была поймана с поличным. Теперь либо нужно признаваться в собственном вранье, либо идти до конца. Сказочница выбрала последнее и с выражением глубокой печали на лице произнесла:

– Ну хорошо, хорошо, Вова. Не хотела я тебе говорить, но теперь скажу.

Мальчик смотрел на «сводную» сестру с нескрываемым ужасом.

– Ушла от нас твоя мама. Совсем…

– Почему? – спросил Вовка, и губки его затряслись.

– Потому… По-то-му… Потому что ты не ешь ничего и не слушаешься.