Елена Сазанович - Тенета для безголосых птиц

Я не видел их лиц, как не видел и никто другой. Мы скорее почувствовали, что в этот миг нашим товарищам стало гораздо легче…

Мы сидели тесным кругом у потухающей свечи, на руинах неизвестных судеб. Не ощущая времени. А где-то очень далеко, в конкретном времени и пространстве продолжалась чужая жизнь. Но не наша. И мы не знали, живем ли мы еще. И сколько еще нужно путешествовать по этому маленькому аду, чтобы умереть окончательно.

Впрочем, мне уже давно было все равно – жив я или нет. Пожалуй, из всей компании мне меньше всего хотелось отсюда выбраться. И я уже знал – почему. Вернее, я знал давно, но признался себе в этом только сейчас. Ведь мой ад начался гораздо раньше. Тогда, когда я был молод, когда еще умел любить и страдать, и сочинять свой мир. Когда у меня было все или почти все. И главное – была Варя. Но прошло слишком уж много лет, чтобы об этом помнить. И сегодня в нашей компании я казался себе вообще пустым местом. Все без конца себя в чем-то обличали и в чем-то каялись. Значит, в них еще теплилась надежда на выход из замкнутого круга. Я же не имел большого желания из него выбраться. Попросту мне некуда было выбираться. Потому что со мной там, в той реальной жизни с конкретным циферблатом, не было Вари.

И только теперь, в этом подземелье, где пахло сыростью и вечной тьмой, в этом маленьком аду я почувствовал себя чуть-чуть счастливым. Потому что здесь была Варя, Варежка. Она не была моей, но она была рядом. Я не видел ее глаза, но знал, что они смотрят на меня. Изучают, словно хотят услышать какой-то ответ. Но какой я могу дать ответ, если она сама ответила за нас двоих много лет назад…

Я не мог дождаться лифта. Переминался с ноги на ногу, отчаянно барабанил пальцам по перилам и наконец стремглав бросился на 8 этаж. Там, как мне сказали, теперь жила моя Варя. Я бежал, перепрыгивая через ступеньки, и, тяжело дыша, вслух проклинал себя, что обидел ее.

Мои пальцы буквально приклеились к звонку. Мне казалось, что дверь не открывается целую вечность. Возможно, так оно и было, я уже не помню.

Наконец она появилась. Стояло чудесное летнее утро. И она вышла прямо из утра. Розовощекая с удивленно распахнутыми глазами. В пижаме, как у ребенка расшитой цветными игрушками. Я буквально сгреб ее в охапку и стал целовать. Так быстро, словно боялся ее слов, упреков, возражений.

Но она ничего не говорила, не упрекала и не возражала. В моих руках она казалась безжизненной и холодной куклой. И это отрезвило меня сразу. Пожалуй, даже быстрее, чем это могли сделать самые безжалостные слова.

И я со страхом отпрянул от нее.

– Вот так, – облегченно вздохнула она, поправляя взъерошенные волосы. – Вот так будет лучше.

– Варежка, Варька, ведь это я.

– Ты, – равнодушным эхом отозвалась она.

– О Боже, – я вцепился ей в плечи и заставил силой посмотреть мне прямо в глаза. – Это я, ты меня видишь?

– Я тебя вижу, – эхо стало еще слабее и равнодушнее.

– Черт побери! Я не буду ничего спрашивать! Ни в чем упрекать! Я даже не вспомню!

Эхо равнодушно молчало.

– Варька, – я словно опомнился, – ты меня больше не любишь? Господи, ведь прошло всего три месяца! За три месяца разлюбить невозможно!

– Разлюбить возможно и за минуту, Леша. А за три месяца можно даже выйти замуж.

Мне стало трудно дышать. Мне стало трудно говорить и я буквально выдавливал из себя фразы. Получался сумбурный шепот.

– Варька, Варька, что ты наделала… Что… Это ты мне назло? Отомстила… Так жестоко отомстила… Ладно! – у меня наконец прорезался голос. Я уже знал, что делать. – Эту ошибку мы сейчас же исправим! Сейчас же!

Я схватил ее за руку.

– Пусти, Леша, мне больно… И, пожалуйста, уходи. Я замужем. И теперь я с другим. Уходи.

– Но я другому отдана и буду век ему верна, – ни с того, ни с сего мрачно вспомнил я классика. – Не слишком ли много – век? Ты не похожа на Татьяну Ларину.

– Я к этому никогда и не стремилась.

– Может, ты меня никогда и не любила?

– Может… Это я узнаю спустя годы.

– Или в конце жизни, – усмехнулся я. – Когда вывалишь коллекцию разбитых сердец и ткнешь пальцем только в одно.

– Да, – уже почти зло ответила она. – И скажу при этом: вот это моя ошибка. Его нельзя было разбивать!

Она стояла передо мной, в детской пижаме, с растрепанными, непослушными волосами. Синие глаза метали молнии ненависти (или любви, что было бы одно и то же, во всяком случае для меня). Она напоминала маленькую ведьму. И мне очень хотелось отхлестать ее по щекам, чтобы она наконец-то опомнилась.

– Не будет ли поздно, Варежка? В конце жизни все уже поздно.

Я ласково погладил ее по щеке и плотно закрыл за собой дверь. В этот день начался мой маленький ад, выбраться из которого не нашлось сил. Хотя я и не пытался искать эти силы…

Мы плотным кольцом сидели вокруг угасающей свечи. И я по-прежнему – физически, до боли в висках – ощущал на себе вопросительный взгляд Вари. И по-прежнему ничего ответить не мог…

И хотя мы существовали вне времени, каждый из нас знал его счет. Мы достаточно прожили на свете, чтобы ориентироваться в нем, хотя бы приблизительно. И этот счет нас не радовал. После трех дней надежда на спасение таяла с каждой минутой, становясь практически равной нулю. Все эти дни мы бессмысленно блуждали по подземному лабиринту. И нам казалось, что прошли столетия. Небритые, немытые, злые и голодные мы тыкались в разные углы, подобно котятам.

Варя к вечеру третьего дня умудрилась подвернуть ногу, споткнувшись о булыжник. И я взялся ее нести на себе. И хотя она была такой же худенькой и легкой, ноги мои подкашивались. Вообще от усталости.

– Боже мой! Какие жертвы! – истерично хохотала Лада. – Очередной трюк нашей прелестной девочки. Что может быть проще – подвернуть ногу и забраться на шею своему воздыхателю! И сразу убить двух зайцев…

– Ты неисправимая злючка, – не выдержала Варя. – Тебе не мешало бы найти себе парня.

Страсти опять накалялись. Дрозд попытался прекратить пикировку и предложил очередной привал для ночевки. Хотя ночь для нас была всего лишь условностью.

– Жертвы действительно ни к чему, – обратился он ко мне. – А то как бы нам вскоре не пришлось на себе тащить сразу двоих.

– Их можно и бросить, – не унималась Лада. – Влюбленным рай не только в шалаше, но и в подземелье…

Отдых был весьма кстати. Пройдя узкий лаз, мы как раз наткнулись на стену, справа от которой увидели проход в довольно просторное помещение. Там же мы увидели новое отвлетвление лабиринта. Но его нам предстояло пройти завтра. Если, конечно, оно наступит.

Здесь мы и решили остановиться. Наши жалкие, истрепанные пиджаки не спасали от постоянного озноба. Но все настолько устали, что, повалившись на землю, не почувствовали холода. Пожалуй, мы даже перестали бояться будущего и думать о нем. Усталость и лабиринтная безысходность нас просто парализовали. Настолько, что даже не хотелось спать. Мне казалось, что вот так, глядя в одну точку кромешной мглы, я могу пролежать целую вечность. Пока не умру.