Елена Сазанович - Солдаты последней войны

Петька, изрядно выпивший, развалившись сидел на диване, в расстегнутой шелковой сорочке. Эта цветастая рубаха ему шла, как ослу пианино, но он, похоже, этого не замечал. Он уверенно держал в объятиях свою теледиву, раскрасневшуюся то ли от счастья, то ли от коньяка. Ее носик был еще более вздернут и покрыт капельками пота. Я брезгливо поморщился. Сладкий аромат пирожных перемешивался с запахом копченой рыбы, сигарет и спирта.

– И никто меня не приглашает к столу, – не выдержал я.

Алевтина сморщила влажный носик и повернулась ко мне спиной, дыхнув сигаретным дымом в лицо смеющемуся Петуху. Тот развел руками.

– Боюсь что никто и не пригласит.

– И что вы, если не секрет, празднуете?

– У нас будни – праздники, – прохрипела подруга Рябова. – Жизнь удалась! Это разве не повод?

– И с каких пор, Петька, у тебя удалась жизнь?

– С тех самых, – прокукарекала Алевтина, – как он обрел по-настоящему близких себе по духу друзей.

За моего друга отвечали, за него думали и решали с кем водить дружбу. Мне здесь больше нечего было делать. Я и так напоминал сам себе надоедливую соседку-сплетницу, сующий нос в чужую замочную скважину.

– Знаешь, Петька, я всегда думал, что ты стоишь дороже, – на последок потрепал я бывшего дружка по соломенным белокурым волосам.

И заметил, как он сжал кулаки. Было бы здорово, если бы Петух бросился на меня. Но он лишь опустил голову. Я быстро направился к двери. И услышал пискливый голосок мегеры, стреляющий в мою спину трусливой мелкой дробью.

– Слава Богу, что ты окончательно развязался с этими плебеями. Сплошное хамство и бескультурье!

Петька опять ничего не сказал. В очередной раз молчаливо предав самого близкого друга.

Господи, что с нами происходит, думал я. Зиночка, мой давний враг в один миг оказалась роднее и ближе, чем мой старинный товарищ, проверенный во многих испытаниях… И вдруг словил себя на более страшной мысли – я ничему не удивляюсь. И почти не переживаю. Я, оказывается, уже давно подсознательно готов к любому предательству. И не только друга. В нашу жизнь постепенно и незаметно вкрался неизлечимый вирус, превращая ее когда-то цветущую и многообещающую, в сплошной сгусток лжи и измен. Мы вообще утратили даже саму способность удивляться. Разве что – добрым новостям. Остальное для нас превратилось в повседневность. В норму. Как и предательство. Мы давно уже смотрели в мир, как в калейдоскоп мгновенно сменяющихся цветов и фрагментов. Как на немое кино с ускоренными кадрами. И уже не было ни сил, ни времени, ни желания обдумывать каждый кадр и тем более – переживать. Потому что тут же на смену ему приходит следующий.

Мои мысли сбивались в какой-то путанный клубок. Где-то в глубине его остался и мой друг Петька. И разобраться в такой путанице у меня не было ни возможности, ни желания. Петька уже был где-то очень далеко…

С Шурочкой мы виделись чаще. Шурочка оставался Шурочкой. Правда, первый порыв его влюбленности, его новые надежды на будущее, его проснувшаяся вера в счастье, все это заметно поутихло. Он все чаще выглядел растерянным и грустным, все так же по старой привычке постоянно протирая старенькие очки. Он всегда тщательно чистил линзы, когда хотел сказать что-то важное.

– Что-то не так с Катей? – спросил я его однажды при встрече.

– Что, что ты говоришь? – он растерянно заморгал в ответ, пытаясь оттянуть время. – Ах, Катя… Катенька… Да нет… В общем, как раз все наоборот. Слишком уж все хорошо.

– Тогда чего ты беспокоишься? – я начинал злиться.

– Ну, понимаешь, Кира… Я все время… Каждую секунду сравниваю ее с Галкой. И никак не могу избавиться от этого.

– И сравнение как я понимаю, не в пользу Катьки?

– Да нет, – вздыхает Шурочка. – Как раз наоборот. В общем… Ну, она – копия Галки. И я уже ничего не понимаю.

– Так радуйся, торжествуй, празднуй, старый хрыч! Тебе Боженька послал такой подарок, хотя ты его и не заслуживаешь!

– Оно, конечно, так… Но ведь разумом я понимаю, что это не Галка. И в общем… Так и не могу разобраться, кого люблю. Мне кажется, что единственная женщина, кого я буду любить всегда – моя жена. А Катя… Просто ее повторение… Нечестно все это.

– Тебя, Шура, никто не принуждает отказываться от Галки. Но пойми… Ты не можешь жить только прошлым. А настоящее улыбнулось тебе. И ты будешь последним идиотом, если от него откажешься. Тебе нужно жениться. Вот и все дела.

– Ты так думаешь? – Шурочка часто заморгал близорукими глазами. – Не знаю… Будет ли со мной счастлива Катя…

Шурочка в очередной раз уходил от меня печальный и удрученный. А я думал, что мы разучились быть счастливыми. Разучились даже самому простому – любви. И сколько должно пройти времени, сколько должно еще отгреметь войн, пролиться слез, погибнуть наших товарищей, чтобы мы вновь постепенно научились обычному человеческому счастью.

Вслед за Шурочкой как правило ко мне за поддержкой прибегала Катя. И я уже должен был убеждать ее. Что-что, а роль утешителя за эти годы я усвоил хорошо. Слишком много было вокруг нуждающихся в утешении.

– Он не перестает меня сравнивать со своей женой, – жаловалась Катенька.

А я смотрел на нее и все больше убеждался в Шуркиной правоте. Она со страшной силой была похожа на Галку.

– Ничего, Катюша, все временно. К тому же не так плохо. Галка была прекрасным человеком. И ты тоже очень хороший человечек, поверь.

– Я только хочу, чтобы меня по-настоящему любили, – вздыхала она.

А я думал, кто знает, что такое настоящая любовь? Может быть, она такая и есть? Когда любишь одного-единственного человека всю жизнь, а в других ищешь лишь его повторение. Не больше и не меньше. Шурочка – безнадежный однолюб. Но, возможно, все мы в какой-то степени однолюбы. По сути, мы всю жизнь все ищем одну женщину, одну работу и один дом.

– Шурочка тебя очень любит, – как мог успокаивал я Катю.

– Он что-нибудь тебе говорил? – она по-детски широко распахивала глаза.

– Он все время говорит о тебе, Катя.

– Или о Галке?

– Вам нужно пожениться, – подводил я черту под разговором. Будто женитьба решала все проблемы. Но что еще можно было предложить?

– Пожениться… Он мне этого не предлагал. По-моему, он до сих пор считает себя женатым.

– Катюша… Поверь, Шурочка очень застенчив и очень раним. А еще он очень преданный человек. Если ты сумеешь пережить с ним первые трудности, то на всю жизнь обретешь верного и преданного друга. На всю жизнь…

Катя успокаивалась и уходила. А потом все начиналось сначала. И я думал, насколько человек небрежен к своей жизни, если не способен ценить в ней маленькие радости. Лишь большое горе.

Этим вечером я как всегда неспешно шел домой. Столица кипела вечерней жизнью. Широкополые шляпы, импортные костюмы, белые отутюженные воротнички и блестящие туфли выходили из шикарных авто, небрежно хлопая дверью перед носом у спешащего с работы народа. Они гордо шествовали мимо протянутых морщинистых рук, просящих милостыню. Возможно, это были руки, когда-то державшие воевавшие с фашизмом. Возможно, перевязывающие раны солдатам. Возможно, рывшие окопы вокруг блокадного Ленинграда. Возможно, поднимавшие целину и возводящие города. Руки, державшие Красное знамя на Параде Победы в ужасно далеком 45-ом… Сегодня они просили милостыню. У тех, кто шумно праздновал свою личную победу в позолоченных ресторанах. Разливая по бокалам коллекционные французские вина и размазывая черную игру по омарам.