Ирина Станковская - Господин Музыка

Последние слова были обращены ко мне: королева едва не плакала, ее руки дрожали. Ее супруг, худой, сгорбленный встал со своего кресла, тихонько сжал ее виски, приговаривая: «Дорогая… дорогая…» Королева постепенно остыла, одумалась, села, строгая, стройная, и я увидела, как в уголках ее глаз блестят слезы.

– Не надо, дорогая… Я думаю, это судьба, и мы не можем ничего изменить. Напрасно ты все это затеяла…

– Не напрасно, – она снова повернулась ко мне, – кто-то приказал моему солдату, и он убил твоего мужа – неужели ты оставишь это вот так? Я понимаю, что эти ужасные мужчины… им все равно, что творится в мире, лишь бы утром подали чистую рубашку и кофе с гренками…

– Ну, я бы так не сказала…

– Но ты… я не верю, что тебе не хочется узнать, что за этим стоит…

– Но как? Не можем же мы полететь в небо, откуда смотрят на нас они?

– Не можем. Но мы можем послать отряд. Конечно, я могу сделать это одна, но ты… Мне кажется, ты тоже можешь поговорить со своими воинами. Разве они тебя не послушают?

– Вряд ли, – я оглядела свой белый мундир, мундир солдата, – разве войско повинуется пехотинцу?

– Пехотинцу? – королева рассмеялась, совсем тепло, по-домашнему. – Разве ты не знаешь, что они преданы тебе, как богине? Или ты думаешь, что чин решает все? Да рядовой Шварц дрался за тебя, как дьявол, он убил двоих наших слонов! А этот ваш… Глашкин? Нам пришлось убить его, он не подпускал нас к твоему телу. Напрасно ты записала его в шпионы.

– Ты думаешь… они подчинятся мне?

– Они должны подчиниться, – она снова встала, легкая, стройная, горячая, обняла меня, – они не могут не подчиниться тебе…

Мы обнялись, как подруги. Хотелось говорить и говорить с ней, мне казалось, что она единственная может понять меня до конца, потому что она тоже королева, она живет тем же, чем живу я, и, может, мы видим с ней одни и те же сны… Но времени не было, нужно было спешить, я не знала, кто и сколько отвел нам времени на то, чтобы поговорить, встретиться, сказать друг другу все то, что должны были сказать…

На улице было темно, на поле опустился белый пушистый туман, пушистый он был только издалека, а на деле мерзким и колючим. Где-то фыркали лошади, где-то переговаривались пехотинцы, кто-то из черных всадников пел всю ту же набившую оскомину песню: «А потом все сначала… Я ждала и скучала… «прогоняла, прощала…» И я знала, что утром и вправду начнется все сначала, и по полю снова потечет кровь. Я остановилась только возле колодца, чтобы глотнуть воды – жуткая тошнота подкатилась к горлу и тут же утихла, как будто ее и не было. Боль тоже ушла, а может, мне просто стало не до боли. Смуглые воины даже хотели проводить меня, но я решила идти одна – мне ничего не угрожало, а вид белой королевы в компании черных солдат привел бы нашу армию в замешательство.

Идти ночью через поле было жутко – я привыкла видеть это поле днем, залитое солнцем и кровью, когда видно было далеко-далеко – теперь же меня со всех сторон окутывал туман, и я даже не знала, в ту ли сторону иду, и не покажется ли сейчас передо мной черный замок. То и дело в темноте мелькали огоньки, и я точно знала, что это были не звезды – я подумала, что это души умерших. Сколько раз убивали нас на этом поле, сколько крови было пролито – и мне казалось, что каждый раз, умирая, мы отдаем в темноту ночи кусочек своей души. И теперь эти души беспокойно мечутся там, хотят соединиться с нами, но не могут. Вон там Шварц, это Глашкин, это пешка, имени которой я не знаю, она не раз прикрывала меня от вражеской королевы…

Чьи-то шаги послышались в стороне, и я сначала даже подумала, что мне кажется. Но нет, шаги приближались, кто-то шел за мной, кто-то быстрый, тихий, осторожный. «Наверное, черные воины, – решила я, – они следят за мной, чтобы я благополучно добралась до дома…» Но шаги приближались, кто-то явно хотел догнать меня. Я ускорила шаг – шаги сзади стали быстрее и четче, я положила руку на бедро, где должно было висеть сверхоружие, и поняла, что осталась не только без сверхоружия, но и без меча. Оставалось только бежать – бежать во весь дух через поле от той непонятной напасти, которая подкрадывалась сзади, но легко сказано – бежать: голова снова раскололась на тысячу кусков, но я заставила себя ускорять и ускорять шаг.

Темная фигура показалась из тумана – недостаточно темная, чтобы быть из отряда черных, и недостаточно светлая, чтобы быть нашей. Он был стройным и длинноногим, и я поняла, что легко убежать от него у меня не получится, и остается только принять бой, если какое-то чудовище решится на рукопашную схватку с безоружной женщиной…

– Моя королева… Я искал вас.

– Шварц, – я вздохнула, оперлась на его плечо, – ты нашел меня…. Пойдем, Шварц, у нас мало времени.

– Да, моя королева.

– Ты все еще называешь меня своей королевой?

– Конечно. Вы были и остаетесь моей королевой. Мы все понимаем это, и даже пешка, которую теперь назначили царицей… Когда вы вернетесь, она покинет залы дворца.

– Приятно слышать. Думаю, вы сделаете то, что я вам скажу.

– Непременно. Мы ждем ваших приказаний.

– Я буду говорить странные вещи, – я поняла, что не знаю, как объяснить ему, что я встречалась с четой черных королей и говорила с ними.

Белый замок был совсем близко, и в нем уже опустили мост надо рвом, чтобы мы могли войти.

– Что бы вы ни говорили, мы поверим вам, моя госпожа.

– Я знаю…. Позови Эдуарда.

– Моя королева… позвольте мне позвать его завтра утром.

– Он спит? Ну так разбуди его, дело слишком срочное. Еще сегодня ночью мы должны послать отряд…

– Отряд? Ночью?

– Ну да, отряд ночью. Ты, кажется, сам обещал, что будешь делать все, что я говорю. Так что же Эдуард?

– Моя госпожа…

– Он болен? Веди меня к нему, нам есть о чем поговорить.

– Утром, моя госпожа.

– Ты что, хочешь сказать… – страшная догадка мелькнула в сердце, я оттолкнула Шварца, бросилась по коридору в наши личные покои, скорее, скорее, два солдата пытались преградить мне путь, я развела их в стороны, попробовал бы кто-нибудь встать на пути у королевы!

Эдуард лежал на столе, бледный, бесцветный, убранный цветами, и все сплошь розы, розы, белые розы, и его меч лежал у него на груди, это было красиво, так красиво, что даже не пахло смертью, как поле боя. Я коснулась его руки, холодной, страшной, синей, едва удержалась, чтобы не закричать. Кажется, я сама виновата, кажется, я сама думала об этом не далее как вчера.

Мы воскресаем каждый раз… интересно, настанет ли когда-нибудь такой бой, после которого мы не воскреснем…. Наверное, это был какой-то знак, начало какой-то новой непонятной эпохи, где смерть Эдуарда была только первым звеном в страшной цепи.

Я знала, что времени нет. Я знала, что черный отряд уже ждет нас на границе поля, зорко смотрит в туман. Я знала, что мне еще придется объяснять своим людям, что случилось, и что они должны делать дальше – но в запасе у меня было несколько минут, и они принадлежали только мне. И мои слезы принадлежали только мне, я была хозяйка своим слезам, и сама решала, когда дать им волю. Нет, эти минуты и эти слезы принадлежали не только мне, но и ему, нам вместе…