Юрий Тупикин - Вольные повести и рассказы

– Еще серьёзнее. В том романе прочтёшь обо всём… – И Русов впервые неясно поцеловал девушку Русю в глаза, доверчивые-доверчивые, зелёные-зелёные; как у её жениха…

Так то. Ни больше – ни меньше.

Жених был в расцвете. Он был моложав и красив. Военная форма ему очень шла, он будто родился не в рубашке, а в офицерской форме. Но особенно шея. Высокая, могучая… Ему шёл 40-й год, а Русе 20-й. Своя учительница по языкам и своя врачиха подготовили девушку в педагогический вуз, она успешно сдала экзамены и училась на 2-м курсе. Всё шло по плану самого Господа Бога Рода. Ревизия была своевременно, доверительно и восторженно проведена, они обрученились…

Ревнителей благочестия просили не беспокоиться. Строже экспертов по инцесту, нежели язычники, не сыскать. Теоретически Русов мог жениться как на неродной дочери старого полковника, Русе, так и на его второй жене, ровеснице Русова – матери Руси – на Росе. Но никак не на обеих, какими бы уловками (гражданскими, полувоенными и пр.) они не прикрывались. Там был бы инцест. А порознь, пожалуйста, при определённых обстоятельствах.

А Русов, при очень гуманных законах СССР, при девятерых детях от незаконных жён считался еще холостяком и имел право осуществить законную мечту скрытого язычника, наконец жениться на девушке-девственнице, чем возрадовать свой род кулачников-силачей. Таким образом, из прибрежних волн выпала только одна волна – Рося. Полковник-хват Арсений был еще тот пахарь, он стойко и вовсеоружии стоял у борозды, так что Рося могла не делать намёков о любовной поддержке. Но ведь и полковник в отставке не вечный, а Рося молодая. Поневоле ей нужна была перспектива. Но с выходом её дочери Руси за Русова, её перспективы могли быть только перенесены и только на другие объекты.

Подполковника Русова назначают на новую должность заместителя начальника училища, ему присваивается очередное звание. Он стал куратором сразу трёх важных «кафедр»: плаца, спортзала и стрельбища. Так или иначе, все курсанты обязательно проходили через его руки. В своё ответственное положение бывший комбат вошёл как в родную стихию. А курсанты чувствуют издалека, кто из преподов как ведёт свой предмет. Им нравилась сама фигура Русова, красивая, подтянутая, сильная. И его рокочущий голос: «Училище! Равняйсь! Смирно! Равнение…». А то, что у него три жены и куча наследников, – их восхищало.

Он объявил о дне своей свадьбы, пригласив на неё всех офицеров училища. Свадьба была в гарнизонном Доме офицеров. Все уместились. Всем хватило пива и вин. Все были счастливы. От курсантов пришла делегация, которая зачитала своё приветствие.

«Уважаемый товарищ полковник Силай Милович Русов! Мы, курсанты училища, обожаем вас и бесконечно любим! Считаем себя преемниками Вашей плодотворной идеи. Берём обязательства служить Родине и приумножать ряды Вооружённых Сил России по Вашему примеру. Будьте счастливы!»

Силай и Руся отправились в круиз вокруг шестой части суши – России с поездками из портов во внутренние районы страны. Силай, занятый службой и заботами быта, два года подряд не брал отпусков. Отпуска счастливо присовокупились к их медовому периоду. Поэтому старые жёны Силая впали в апатию медового промежутка времени, переживаемого ими, как ледовый период. Подобно солдатам последнего года службы, они зачёркивали в календаре каждый прожитый день, считая его за сутки. Их поддерживали лишь верность мужу и омусульманенный юмор…

Стало известно, что следствием этого юмора и успешного трёхмесячного медового круиза явилось перекрытие всяких норм и нормативов. Бывшая девственница Руся одновременно родила 4-х сыновей. В честь события в училище был объявлен однодневный праздник без прекращения занятий. Курсанты выпустили новые стенгазеты и здравицы папе Русову, маме Русе и будущим защитникам своего Отечества – Русятам Силичам. С точки зрения тех же норм и нормативов, в недалёком будущем 12 взводов должны будут возглавить офицеры Русовы. Затем в еще далее недалёком будущем им будут принадлежать 12 рот, затем 12 батальонов, затем 12 полков и, наконец, 12 дивизий. Весьма неплохое пополнение Российской Армии. И это без учёта ещё одного захода на роды славных жён полковника Русова… А они женщины молодые. Если они до конца последуют путём мусульман, то у них неограниченная плодотворная перспектива.

А некоторые продолжают не понимать мусульманских традиций. А другие продолжают не понимать роли девственности в укреплении рода родовичей-русичей.

А жизнь текла своим чередом. Старого начальника училища естественно заменил еще не старый полковник Русов, который вскоре стал первым генералом в своём роду силачей и кулачников Русовых. Спасибо и Юрию Власову за вечнозелёную науку выживания сильных, мужественных и красивых людей.

Мой товарищ Коля рассказывал мне. Другой товарищ Пашка назвал Колю Мыслителем. За отдельные неожиданные высказывания и за стихи. А то, что Коля рассказывал мне, происходило на глазах у всех. После завтрака часть курящих курсантов имела несколько минут на перекур, и перед началом занятий находилась в курилках. Мимо шли на работу молоденькие машинистки машбюро. Компьютеров тогда не было. Но было естественное внимание курсантов к девушкам-машинисткам. А Николай подбегал к одной из них и передавал ей свои рукописные стихи. Иногда какая-то из машинисток подбегала к нему и брала у него стихи. И они печатали его стихи. Николай рассказывал о первом впечатлении от печатного листа. У него случилось якобы головокружение вокруг Земли от своих печатных стихов. Это был взрыв неизвестного нам гормона счастья, объяснил он. Но не в этом соль рассказа Николая. В другом. Он отсылал свои печатные стихи невесте. Каждый день по стихотворению. И вот однажды, когда невеста стала его женой, он попросил:

– А дай-ка мне мои письма, я хочу почитать свои стихи!

А жена ответила:

– А их нет. Я разжигала ими голландку…

– Как!!! – вскричал мой потрясённый товарищ. Наверное, в нём взорвался другой тоже неизвестный нам гормон трагедии.

Жена оправдалась:

– А я и своими тоже… – Убийственное оправдание. О её-то стихах, как раз, никто и не знал.

Это было потрясением для Николая ещё и потому, что в его родовой семье был обычай хранить любые приходящие бумаги: квитанции, письма, газеты. И тут такая драма. Коля несколько дней болел от горя. Сжечь столько писем. Столько стихов за годы! Одно из стихотворений он показал мне. И подарил его на память. Я тоже был потрясён, но его откровенной юношеской образной свежестью. Юношеской пронзительной страстью.

– В последних стихах была твоя невеста? – беседовали мы с Николаем.