Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том второй

Она была замужем за грязным выпивохой, вся в зеленой тоске и пьянстве, обрюзгшая и оплывшая, смотрела на него рабским взглядом привычной к нищете и скандалам, женщины. И глядя на нее, Карлсон понял, что в нем не осталось никакой любви к миру, последняя ниточка надежды оборвалась и канула в бездонную пустоту его жизни, пропала в трясине его никчемного существования… Он перестал видеть в жизни позитив, друзьям же и недругам стал говорить, что он всего-навсего реалист…

Первое, что бросилось в глаза Роберту при взгляде на Люцифа – это его высокая стройная фигура. Красивый белый пиджак со сверкающими радужными пуговицами расшитый по спине золотой тесьмой с изображением летящего дракона не был застегнут. Под ним виднелась белоснежная рубашка со строгим, под горло, воротничком, совсем таким как у католического священника.

Впрочем, общий вид чрезвычайно упрощали белые просторные брюки и сандалии с золотистыми ремешками украшенные бутонами белых роз.

Люциф играл на своем любимом инструменте. Музыка из-под его пальцев лилась мягкими волнами обволакивая душу Роберта. Под эту мелодию Роберту непреодолимо захотелось разрыдаться, а может даже умереть, так прекрасны, неповторимы, невозможны были звуки скрипки, извлекаемые Князем мира сего.

Роберт попятился и изо всех сил собирая волю в кулак, сжал зубы, чтобы только не сойти с ума. По щекам его ручьем текли слезы.

Интересно, умирал ли кто из поклонников великих музыкантов на месте, не в состоянии совместить невероятно-красивую музыку с серым гнусным мирком Земли? Наверное, да. Недаром среди фанатов великих артистов так много сумасшедших, только безумие способно помочь справиться с бедой быть поклонником Бога в музыке.

Между тем, Люциф ничего не замечая, увлеченно играл, прикрыв глаза, мечтательно вслушиваясь в мелодию собственного сочинения.

Тонкие черты лица его были нежны, чистая кожа прозрачна и бледна. На умный высокий лоб падали пряди волнистых волос, белые, словно снег. Тонкие губы улыбались грустно и светло.

Вся его фигура дышала самодостаточностью и такой спокойной силой таланта, каковую редко, когда встретишь в человеческом обществе. Отблесками чего-то подобного изредка дышат иные старики, но искры их гения гаснут, гаснут и с приходом смерти исчезают совсем.

Оплакивая судьбу несчастного человечества, Роберт вывалился из покоев Владыки мира.

Задумчивые голубые глаза, умный, оценивающий взгляд, бледная кожа, правильные черты лица, белые волосы и стройная атлетическая фигура Люцифа… Бездонные знания и невероятная гениальность сочетались в нем со скромностью, а приятные манеры и великолепные знания человеческой сути привлекали к нему жаждущих покоя и защиты сатанистов так, что оставалось удивляться, как Князь мира сего выдерживал все эти ежеминутные вопли усталых от земного мира колдунов просящих и просящих у Него великого блага – пути Домой!

Солнце играло на волнах большой реки, красные от загара ребятишки прыгали на песчасной косе, криками восторга встречая проплывающие мимо белоснежные теплоходы.

От берега песчаная коса тянулась едва ли не к середине Волги.

Дьякон разделся и полез купаться. Карлсон уже давно был в воде. Юркий, словно рыбка, он нырял и плескался, с наслаждением фыркал.

Дьякон лягушкой шлепнулся в воду и неуверенно поплыл. Карлсон его сопровождал.

На берегу, Дьякон отряхнулся, брызги от его обширной шевелюры полетели во все стороны, вызвав негодование со стороны уже одетого Карлсона.

Но только они сошли с песчаной косы на усыпанный камнями берег, как ребятишки с гоготом, подпрыгивая, окунулись в воду. Они плавали на том же месте, где только что были друзья.

Карлсон смотрел равнодушно, но Дьякон вздохнул за него:

– Эх, тебе бы с ними побезобразничать!

Карлсон недоверчиво чихнул.

На утоптанном дворике перед банькой, под заросшими яблонями, Карлсон вскипятил самовар. В саду набрал мяты, оборвал листья у кустов черной смородины, набрал ягод малины и вместе с порцией крепкого черного чая бросил в заварочный чайник, а чайник поставил наверх самовара завариваться.

Толк в чае Карлсон знал хорошо. С детства привык пить чай с травами и другой заварки просто не признавал. Бабушка его, дожившая до девяносто лет, ветерком носилась по дому, по саду, все кругом прибирая, расставляя по полочкам. Она мечтала вслух о роскошном наследстве для единственного внука, не без основания считая, что секрет ее долголетия, здоровья и силы заключается именно в чае с травами.

– Ты только представь себе, сто лет в это мире прожить? – предположил Карлсон.

Не дай Бог! – суеверно сплюнул через правое плечо Дьякон.

Скрипнула калитка и перед друзьями предстал сосед, Валька Кривая Нога. Возле Вальки ошивался жуликоватого вида пес неопределенной породы по прозвищу Жулька.

– Подайте, Христа ради! – протянул дрожащую с перепоя руку, Валька.

– Садись, почаевничаем! – щедро разрешил Карслон.

А когда Валька, перекрестясь, уселся за стол, прислонив к скамейке кривую палку, заменявшую ему трость и при случае легко превращавшуюся в дубину, Карлсон лукаво улыбаясь, задал ему вопрос:

– Любит тебя Бог?

– Небось любит, – ответил Валька, с охотой налегая на тарелку гречневой каши, что подал ему жалостливый Дьякон.

Пес под столом тоже быстро чавкал, поглощая гречку с невероятной быстротой.

– А, впрочем, не знаю, – задумался Валька, – да и есть ли он Бог-то? Я – человек маленький, мне такие страсти ни к чему.

– Это, какие такие страсти?

– А распяли-то его, – напомнил Валька, – предали да убили. Медленно, на солнце! Господи Иисусе! Спаси Христос от мучительной смерти!

И засмеялся:

– Неужто Бог пойдет на позорную смерть? Бог, он что? Он должен на троне сидеть, весь в золоте, выслушивать стоны народа, ну помогать тому-другому, а прочих гнать.

А тут, на-ко, за народ на крест полез, где же это видано? Из нас даже демократелы кровь пьют, из простого люда последние копейки выколачивают, состояния себе сколачивают, на костях народных пируют. А тут, спаси Христос, как же это?