Артем Бочаров - Рекламная пауза (сборник)

В несколько прыжков я оказался у насыпи, взлетел на неё, и, стараясь не смотреть на приближающуюся махину, схватил парня за шиворот и штаны. Рванул в сторону от дороги с такой силой, что мы сразу полетели с насыпи вниз. Тут же мимо пролетел завывающий электровоз, а на том месте, где только что лежал Димон, гремели многопудовые колёса скорого поезда.

К вечеру распогодилось, на улице посветлело, потеплело.

Приехали Олег с Лёшкой, которых родители возили по магазинам, одевали-обували своих сыновей к новому учебному году, подтянулась остальная мелкая шпана.

Мы сидели на лавочке у пятого подъезда, в котором жили мы с Котельниковым и Вожжов. Пацаны делились перипетиями прожитого дня. Я уже вполне пришёл в себя и тоже поведал друзьям о дневном происшествии. Чтобы история получилась, пришлось некоторые нюансы утрировать, преподносить их в иных, более весёлых тонах. Но никто почему-то не улыбался. Все слушали меня серьёзно, в финале единодушно выдохнув:

– Ни фига себе!

Тут вышел из дома и Димка Вожжов. Чистенький, причёсанный, опрятный. В руке Дима держал бутерброд с добрым слоем масла и смородиновым вареньем сверху.

Мальчишки есть мальчишки, даже если они только из-за стола, всё равно попросят:

– Дай откусить!

– Ну дай хоть попробовать…

В оконном проёме первого этажа появилась всевидящая и всёслышащая голова Вожжовой-мамы. Ребятишки, как по команде, замолчали и отвернулись, стараясь не смотреть на жующего Диму. Только голова исчезла в глубине кухни, Витька Черных, махнув рукой в мою сторону, в сердцах выдал:

– Ты бы хоть с ним поделился. Он ведь тебе сегодня жизнь спас!

Вожжов перестал жевать и уставился на меня, прикидывая что-то там в своей голове. А мне вдруг стало так стыдно, будто это и не Черных, а я сам так сказал! Ну какая, в самом деле, может быть связь между тем, что произошло днём, и вот этим банальным бутербродом?!

От волнения я подскочил с лавочки, и с трудом подбирая слова, почти прокричал:

– Пацаны, да вы чё?! При чём здесь это?.. И не хочу я ничё… Не буду я!

Димка посмотрел на меня благодарно, улыбнулся и доел бутерброд.

Ранним летним утром шёл я по Омсукчану и радовался. Ведь на работу шёл, а всё равно мне радостно было! Тишина вокруг, воздух чистый, солнышко пригревает, сопки вокруг зеленеют. И я иду – молодой, полный энергии, в костюмчике наглаженном, рубашке беленькой, при галстуке.

Хорошо, и всё тут!

У секретаря парткома Дукатского горно-обогатительного комбината имени 60-летия Союза ССР Юрия Николаевича Ярыгина настроение в то утро было совсем другое. Не радовали его ни греющие лучи солнца, ни изумрудный бархат сопок. Накануне в райкоме партии с Юрия Николаевича спросили строго, вот и далеки сейчас были от него простые человеческие радости.

Меня – комсомольского вожака Дукатского ГОКа, партайгеноссе встретил сухо и деловито. Неплохо зная Ярыгина, я понял – ничего хорошего сегодня можно не ждать.

Набрасывая что-то в ежедневник, секретарь парткома строго, без сантиментов, спросил:

– Как у нас ведётся работа с резервом?

Ах, вот оно в чём дело! Теперь всё понятно, Юрий Николаевич!

Я отчётливо представил, как он, невысокий, худенький, лысенький, стоит на ковре перед райкомовской парткомиссией. Бездушные, чёрствые аппаратчики жёстко спрашивают с него, а Ярыгин, краснея, словно школьнику доски, пытается что-то отвечать, но получается не очень…

Где-то в глубине души грустно тренькнула сентиментальная струна, и мне даже стало немного жалко своего старшего товарища.

– Да нормально ведётся, – мягко ответил я.

– А нормально – это как?! – завёлся парторг.

– Ведётся! – хорошее настроение испуганно улетучилось в открытую форточку.

Как мог спокойнее я перечислил несколько фамилий комсомольцев, которые стояли в резерве для вступления в кандидаты в члены КПСС. Ярыгин прекрасно был осведомлён, кто там в том списке – вместе же составляли. Знал он не хуже меня и то, что никто из этих пяти-шести ребят и не думал пополнять ряды партии.

Тем не менее:

– Кого и когда вы готовите?

– Грибкова в августе, – глазом не моргнув, соврал я.

– Не надо ждать августа! Готовьте сейчас!

– Он в отпуске, будет только через месяц.

Ярыгин не тот человек, которого можно бесконечно кормить «завтраками». Он убрал свой ежедневник в сторону, сложил руки на столе, сузил глаза, и, слегка покраснев лысиной, зачитал мне все обязанности комсомола перед партией. Проще говоря, мои – перед ним. Самой главной обязанностью, чуть ли не святым долгом было «пополнение рядов КПСС наиболее сознательными и достойными представителями ВЛКСМ».

Всё, разговор закончен!

Ещё не всё? Ага, нет, вот он финал:

– Берите машину, к вечеру должен быть кандидат!

Совсем худо дело, если «на вы» перешёл!

Сел я в старенькую парткомовскую «Волгу», поприветствовал нашего водителя Колю Астапенко.

– Ну что, работаем сегодня вместе?

– Работаем! – весело отозвался Коля. Ярыгина он уважал, но побаивался. С комсомолом ему было намного проще. – Куда едем?

Хороший вопрос! Действительно, куда?!

Согласно разнарядке райкома партии мы должны были строго соблюдать следующие пропорции приёма кандидатов – трое рабочих, один ИТР. Затем снова – тройка работяг, служащий…

Если хорошенько искать, то из инженерно-технических работников ещё можно было кого-то нарыть – для карьеры нужно, дело понятное. А вот из рабочего люда в партию вступать дураков уже не было. На дворе стоял 87-й год, когда народ, внимательно штудируя газеты, анализировал прочитанное и начинал понимать – в этой жизни можно запросто обойтись без «руководящей и направляющей силы общества». В самом деле, к чему эта партия?! Только деньги терять на взносах, дармоедов райкомовских кормить.

В то время либеральные мыслишки посещали не только головы простолюдинов.

В феврале сидели мы с Ярыгиным вот в этой самой «Волге», припаркованной на стоянке магаданского аэропорта, пили водку и закусывали грибочками солёненькими. Причина у нас была уважительная – ждали самолёт в Певек. Летели туда в местный ГОК по обмену опытом, а рейс из-за непогоды всё откладывали да откладывали. Надо же как-то время скоротать, вот мы и нашли себе занятие. Бедный Коля захлёбывался слюной и каждый раз, когда мы наливали, он выскакивал из-за руля на улицу покурить. Делал это он так часто, что мы даже стали беспокоиться – не простыл бы наш водитель!

После того как почали очередную бутылку «Пшеничной», Ярыгин, сдвинув норковую шапку на затылок, блеснул озорным оком и спросил: