Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан

Папа «улибался». Ему нравилось всё. И шкварки с яблоком тоже.

Иногда в конце обеда, если в кастрюле оставалось немного еды, мама со словами:

– Василий, почисть, ну! Не выбрасывать же! И в холодильник это уже не положишь! – ставила её перед папой. И он «чистил» хлебом, возя его по стенкам кастрюльки, с силой откусывая от ломтя боковыми зубами, хотя минуту назад говорил, что «обожрался».

Но самое страшное стал вытворять подросший Сёма. Начало обеда для него было прямо-таки расписанным по нотам: он, потянувшись через весь стол, придвигал к себе солонку и, не пробуя обеда, круто его досаливал. Хлеб во время обеда, в отличие от Аделаиды, Сёма не ел, его никто и не заставлял… Хлеб он вообще не любил. Он говорил, что у хлеба нет никакого вкуса. Сёма ел борщ с заварной трубочкой, посыпанной сахарной пудрой, предварительно, как мама, насаживая на неё ложками куски сливочного масла. Он с нескрываемым удовольствием поливал мясной плов вишнёвым вареньем и тоже ел. Потом всё это он уплотнял литром воды прямо с горла графина и ложился на диван переваривать.

Мама в целом любила семейные традиционно-культурные мероприятия, и приём пищи был одним их них. Видимо, именно этого требовал этикет и статус Городской интеллигентной семьи. Но маме скорее нравилось, что все её «подданные» собраны вместе. У этих мероприятий были и свои правила. Вставать из-за стола, независимо от того, спешишь ты или нет, можно было исключительно всем вместе. Мытьё рук и рта после еды и до еды в кухонной раковине приравнивалось к тягчайшим преступлениям и каралось по всей строгости домашнего уклада. На кухне нельзя было ни умываться, ни чистить зубов, ни смывать руки и губы после еды. Даже если раковина в ванной чем-то была занята, нужно было выйти на балкон и поливать друг другу на руки воду из графина. В туалет идти лень было всем. Поэтому папа вытирал рот и руки тряпкой для стола или пылевой тряпкой для мебели, Аделаида старалась рук вообще не запачкать и всё ела ложкой, а Сёме соблюдать гигиену помогали висящие неподалёку кухонные полотенца и фартуки. Ещё время от времени он в них громко сморкался, чаще всего после горячего и сильно перченого обеда. Папу это умиляло, он хохотал, да и мама снисходительно улыбалась.

– Ох! Живот сечас лопнеца! (Ох! Живот сейчас лопнет)! – гладя себя по выпуклому животу, говорил папа. – Спасибо! Бил очен вкусна! (Было очень вкусно!) Наша мама вабще очен вкусно гатовит, правда? (Наша мама вообще очень вкусно готовит, правда?)

– Спасибо мамочка! – Сёма целовал маму в щёку. – Было очень вкусно!

– Аделаида, – мама убирала со стола, – я сейчас буду мыть посуду, а ты вытирай её и клади в буфет. Вот так… воо-о-от… смотри… вот так берёо-о-ошь…

Аделаида терпеть не могла вытирать ни пыль, ни посуду! От пыли у неё потом на лице появлялась сыпь и чесалась вся кожа, а в кран вода продолжала поступать по жёсткому графику. Набранную воду всегда экономили, и всё мыли в тазике, и потом полоскали. Посуда была жирной и скользила по полотенцу.

Мам, – она хотела понять для себя: к чему все эти сложности? – Мам! Почему бы посуду не оставить после мытья на столе, чтоб само сохло, и почему Кощейке разрешают есть перед телевизором и смотреть мультпанораму? Почему её мама покупает у спекулянтов салфетки для стола за рубль пачку? Я знаю точно, потому, что Кощейка иногда мне их выносит во двор, и мы делаем из них тюльпаны…

– Какие ещё «тюльпаны»?! – мама замирала посреди кухни с тарелкой в руках. – Меня не касается, что делается у дворничихи дома! Ты такая демократичная! Чего к ним таскаешься?! Тоже мне – подругу себе завела! Что хорошего ты можешь у неё взять? Чему научиться? Со шлангом по дворам ходить, или дурака валять перед телевизором?! У нас интеллигентная семья, и принято собираться за столом, а не жрать по углам! Ты что, не понимаешь, что должна быть не только лучше неё, про неё я вообще не говорю, а лучше всех – культурной, воспитанной! Ты должна быть на высоте! Чтоб тебе все завидовали! Заруби это себе на носу и имей в виду: я тебя буду держать в ежовых рукавицах! Не поймёшь по-хорошему – поймёшь по-плохому! Всё, что я делаю – это для вас! И я, и папа живём только ради вас! Наша жизнь – в детях! Нам ничего не нужно, лишь бы вам с Сёмочкой было хорошо. И не думай – я не потому строгая, что тебя с братом не люблю, а потому, что люблю вас в строгости! Я для вас в лепёшку расшибаюсь, а ты ничего не замечаешь! Про всяких дворничих мне рассказываешь! Спрашивается: почему? А потому, что живёшь на всём готовом! Жрёшь, пьёшь и от безделья задаёшь глупые вопросы! Мне не всё равно, с кем моя дочь общается, потому, что я о ней думаю! Думаю о её будущем. Учу тебя, учу уму-разуму, чтоб ты хозяйственная была, чтоб всё для дома, всё для семьи умела делать – и полы помыть, и посуду протереть. А что я вместо «спасибо» слышу?! То то тебе не то, то другое! Ты хоть раз «спасибо» мне сказала?! Да ещё таскаешься непонятно с кем! Конечно, дворничихе тоже не всё равно, с кем её дочь дружит, потому она радуется, что эта… как её… Лияна к нам в дом приходит! А как же?! Она кто? Никто! Восемь классов образования, и того, наверное, нету! Какая ей разница, кем её дочь вырастит? Ей что в лоб, что по лбу! Отдаст её замуж за какого-нибудь мужлана, и всё! Все проблемы решены. Но! Но вот смотри, когда эту, как её… Лияну захотят сватать даже самые неграмотные, будут у людей про неё узнавать и будут спрашивать: «А у кого в доме эта девочка бывала?» И им ответят: «У учителей!» Поняла теперь, о чём я говорю? А ты думала – она с тобой дружит и просто так с тобой во дворе играет?!

Мама после еды, видно, была настроена очень благодушно и совсем не кричала, хоть Аделаида и вела себя несносно.

Василий! – мама вдруг вообще улыбнулась. – Ты себе представить не можешь, что эта дура – дворничиха мне вчера сказала!.. Поймала меня во дворе и говорит: «Да… У меня такие хорошие дети! И сын, и дочь! Но ваши… Прямо слов нет!» Представляешь, хамка! Она сравнила своих этих… как их там зовут… с нашими детьми!!!!! Совсем ненормальная, правда? Как будто я у неё буду спрашивать про своих детей! Я сама себе и своим детям цену знаю! – и мама от всей души весело рассмеялась, что делала особенно редко, исключительно от неуёмного удовольствия.

За какие такие «грехи» именно Аделаида должна быть «лучше всех», она по-звериному чувствовала кожей, но пока не совсем понимала мозгами. Собственно, очень даже обидно: почему она, впервые в жизни получив «двойку», должна бояться идти домой?! «А может, вовсе не надо бояться?» – вдруг встрепенулась она, даже мотнув головой в такт своим мыслям. Как это в той сказке про зайца, который тоже всего боялся, боялся, а потом взял, разозлился и перестал бояться? Вдруг мама и папа как раз поймут, что произошло, как она испугалась Лилю Шалвовну с пряжками на туфлях и названий министерств? Малиной, которая пересадила её на первую парту? Как она испугалась слова «директорская», испугалась трубных речей завуча, её грозных обещаний «наконец разобраться, кто из них в классе чего стоит, и кому за какие глаза оценки ставят?!»