Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан

Аделаида совсем не знала, какими бывают другие взрослые. Не знала, что делают другие мамы. Она только знала, что её мама с папой – самые лучшие! Иногда, конечно, бывает обидно, когда что-то несправедливо там… Но всё равно – мама с папой правы. Папа очень часто говорил, что Аделаида с «мамай дальжни бит как падруги! (Должны быть как подруги; делиться самым сокровенным. Разговаривать.) Аделаида и разговаривала, разговаривала, но почему-то всегда в какой-то момент упиралась в тупик. Минут десять разговора с мамой она была счастлива, болтала как заведённая, размахивала руками, меняла голоса, рассказывала за всех.

Тогда мама строго говорила: «Не жестикулируй! Что это ещё за манера. Стой нормально! Убери волосы со лба… и… и что дальше было?». Аделаида смахивала со лба прядь и, чтоб не размахивать руками, засовывала их глубоко в карманы.

Не клади руки в карманы. Оттопыриваться будут. И… ну, потом что, я спрашиваю, – бесстрастным голосом говорила мама. Но Аделаида не замечала, какой у мамы голос. Она же ей рассказывала та-а-акое-е-е-е! В эти минуты ей казалось, что они действительно с мамой самые лучшие подруги! Потом, в какой-то момент разговора Аделаида вдруг замечала, что в отличие от других просто людей, не подруг, а просто людей, мама никогда не переспрашивает, не интересуется деталями. Как будто ей сразу всё понятно. Но, если всё понятно, то почему мама то меняет имена, то путает, кто куда пошёл, потом переделывает слова. Она всегда обо всём имеет своё мнение и всегда всё говорит наоборот. Например: Аделаида рассказывала, как Лариска игралась с ребятами в «казака-разбойника» и её, когда пытали, то очень больно ударили по ноге и у неё теперь огромный синяк, и её даже водили в больницу. Мама не осуждала пытавших, она говорила:

– Очень хорошо! Так ей и надо! Зачем туда пошла?!

– Мам! Ну, так играли же! Что, все играют, а ей одной дома сидеть?! – Аделаида от досады готова была грызть свои коленки.

– Что, других игр мало? Обязательно в «разбойника» играть надо было?! Очень хорошо, что в больницу попала!

– «Казака-разбойника!» Не «попала», а «отвели» ногу показать.

– Одно дерьмо!

– Почему «дерьмо»?! И почему Лариску не жалко маме?.. Да, конечно, они с мамой «самии близкие падруги», но подруги же так не разговаривают! Они же как-то одинаково думают.

Вот Аделаиде уже кажется, что они с мамой уже не такие уж «самии близкии», как хотелось бы…

Мама очень просто объясняла, почему все всегда не правы. Она говорила очень просто: «Ну, я же лучше знаю!» И Аделаида знала, что правильно то, что делает, думает, считает, решает мама, потому что у мамы был железный довод:

– Разве мать своему ребёнку может пожелать что-нибудь плохое?! А другие могут!

Аделаида поняла, что весь мир вокруг – это чужие, «злобно настроенное быдло», у которых одна цель – выбиться «в люди». Они для этого идут по головам и делают всё. Поэтому Аделаида никому и не нужна, она этим людям только мешает, вот они и «стараются привить Аделаиде» всякие дурные наклонности. Разные глупости выдают за хорошее. А на самом деле хорошо то, что нравится маме, и только мама сможет воспитать в Аделаиде утончённый вкус… Хотя, с другой стороны, маме практически ничего и не нравится. И мама этим гордится. Поэтому редко брошенное ею похвальное слово приобретает такой громадный вес. Аделаида верит маме, но она какая-то любопытная, или тупая. Каждый раз начинается всё сначала, она лезет со своими вопросами, сомненьями, снова и снова хочет показать, что кроме того, что говорит мама, есть ещё интересные вещи в мире, о существовании который мама, видимо, просто не догадывается! Значит, надо просто возбудить у мамы симпатии к эти вещам, к этим людям, и всё сладится! Вот заронить интерес к своим одноклассницам, например. Несмотря на то, что у них в школьных отношениях не всегда всё гладко, но они такие хорошие! Аделаида рассказывает маме всякие истории, хихикает, делает именно то, что, наверное, делают с подругами, делает всё, что она делала с Кощейкой, потому что другого опыта дружить у неё и нет. Однако каждый раз посиделки с мамой заканчивались или ссорой и обидами со стороны Аделаиды тут же, сию же секунду, или через несколько дней. Мама, оказывается, пока Аделаида всё это рассказывала, думала, думала, вникала, переваривала полученную информацию, дорисовывала её, дорабатывала подробности, обклеивала эту шкатулку с мыслями и догадками своими ракушками и клала в ящичек своих мозговых извилин. Но не очень глубоко. Несколько дней мама сосредоточенно молчала, уходила на работу, возвращалась, почти не разговаривала, скользя безучастным взглядом по предметам, по лицам домочадцев. Шкатулочка, полная маминых гениальных «догадок» и «озарений», так и болталась на волнах серого вещества маминых извилин. Потом, видимо, утомившись от морской болезни, она начинала лезть наружу, роняя по дороге воду из кладезя родительской мудрости:

– Ну-ка сядь вот тут, Аделаида! Вот тут, напротив меня. Садись, я тебе сказала. Это что ты мне позавчера сказала?! Я долго думала о твоих словах…

И… и начиналось…

Аделаида садилась «вот тут напротив» неё, и заводился долгий разговор, где мама произносила практически монолог, с полным извращением если не каждого слова, то полного смысла рассказанного. Аделаида всё это переживала ужасно, но каждый раз не могла поверить, что так бывает. Значит, всё опять не так в мире, как ей увиделось?! Она опять, в очередной раз ошиблась?! Мама снова права! Значит, ей самой надо ещё раз подумать и прикинуть что к чему. Они же с мамой должны быть «как падруги»! У мамы железная логика и неопровержимые доказательства. Все Аделаидины измышления разбиваются о гранит её позиций в пух и прах. Но ведь мама их даже не слышит! Мама очень любит учить, давать советы. Но сама никогда не прислушивалась ни к кому. Когда маме кто-то советует, она снисходительно улыбается, как бы давая понять собеседнику: «Ну, хорошо. Говори, говори… Я-то знаю, что ты – совсем дурак, но мне тебя жаль! Говори, говори, я потерплю, потому что хочу помочь!..»

Аделаида безусловно тоже относилась к их числу, тоже иногда лезла к собственной маме со своими советами. С мелкими, глупыми. Она это делала совсем не из желания показать маме, что «не такая уж она и всезнайка!», она и не думала с мамой соревноваться! Совсем наоборот! Она мечтала, чтоб мама порадовалась за неё и похвалила!

На уроке домоводства в школе говорили: оказывается – чтоб быстрее почистить луковицу надо ошпарить её кипятком! Так легко и так просто! Так здорово! И главное – мама очень хочет, чтоб Аделаида была хозяйственной, «домашней» девочкой, чтоб пыль вытирала, помогала по дому…

Она неслась домой как угорелая, как если б у неё в руках уже была эта самая облезлая луковица, которую только что «ошпарили». Она неслась, чтоб «научить маму и очень обрадовать её, как она сама много умеет делать»! Однако лысая луковица с крутым кипятком вызвали в маме сперва недоумение, потом разочарование и в самом конце вообще непонятно что. Мама сказала, что никогда не думала, что из её дочери вырастет «кухарка», тут же приступила к перечислению недостатков Аделаиды, как бы давая понять, что такое убогое созданье, как её дочь, просто не может иметь право на советы, а уж тем более ей. Даже права на житейский опыт иметь не может. «И вообще! – в конце сказала мама. – Ты всегда ищешь лёгкий путь! Ты не хочешь запомнить на всю жизнь: без труда не выловишь рыбку из пруда! Вместо того, чтоб ты подумала, как исправлять „четвёрку“ по истории, приближается конец четверти, ты приходишь и рассказываешь мне о сельхозпроблемах!»