Игорь Парфенчук - Оставшиеся в СССР (сборник)

Я наклонилась над ним. И он открыл глаза. Прошептал: – Не бросайте меня.

И так и остался лежать с открытыми глазами, глядевшими в чистое июльское небо.

Нам опять повезло – мы вышли к основным частям. Командир третьей роты, это он приказывал мне оказать помощь раненному командиру, написал на меня рапорт о неоказании помощи комиссару. Меня хотели отдать под трибунал. Но вступился комиссар. Тот раненный, которому нужно было оказать помощь.

– Забота о бойцах! Вот основная задача каждого медработника. Они за Родину жизни не жалеют!

И меня не тронули.

Потом были длинные дни войны и еще длиннее ночи. Сотни раненных. Тяжелые утраты и чудесные выздоровления. Слезы гармониста, души полка, с культями вместо рук и радость на лице у старого шофера, которому выздоравливающие бойца смастерили протез, почти как нога, которую ампутировали. Радость двух влюбленных – выздоравливающего бойца и молодой сестрички и неутешное горе седого майора, плачущего на свежей могиле старшей сестры, скончавшейся от ран после воздушного налета.

Конец войны я встретила в Германии. Не в самом Берлине, но рядом. Мне недавно присвоили звание капитана и наградили вторым орденом Красной звезды, как и всех врачей и сестер нашего медсанбата, который оказывал помощь раненым при штурме Зееловских высот. Теперь у меня 2 ордена и пять медалей.

Тогда в 45 –ом меня контузило. Пока была молодая – вроде ничего. Думала выздоровела полностью. Закончила медицинский институт. Переехала сюда, к своему жениху. А он погиб на войне. Я этого не знала. Еще долго. Все ждала его. Родственников у меня не было, так и осталась тут. Работала хирургом, но после не смогла. Меня перевели сначала в терапевты а после и вовсе отправили на пенсию по инвалидности. Мужа нет – не досталось мне после войны, детей тоже. Живу сама, вернее доживаю.

Вот такая история. Все было. И многое стерлось с памяти. Но свой первый бой и Витьку я до сих пор не могу забыть. Он часто снится мне:

– Вера Кондратьевна! Я прикрою вас!

Двери распахнулись. Донесся шум улицы. Порыв ветра занес в кафе капли дождя. Шумная компания возвратилась.

– А ну, кыш отсюда.

– Быстро место освободила. Встала и ушла.

– И сумку свою паскудную забрала.

– А то расселась тут. Место свое знай.

– Сколько раз повторять: когда мы приходим – ты быстро подрываешься и сваливаешь.

– А, вернулись! Пьянь болотная, тунеядцы, алкоголики.

– Работать нужно, а не водку лакать.

– Закрой рот, старая.

И замахнувшись, кто-то слегка ударил ее по лицу.

– Алкоголики, сволочи! Выродки!

– Эх, был бы Витька жив, он бы вам показал!

– Он бы прикрыл меня!

И Вера Кондратьевна заплакала.

Мы встали вместе. Я – случайный посетитель, и она – завсегдатай. Нет, не пьяница. Пьяница, алкоголики, просто за углом, на «точке», пили свои сто грамм, кто уходил после приема во внутрь, а кто и просто падал тут же, отсыпался и пил очередные сто грамм. Она просто хотела общения. Человеческого тепла, которого ей так недоставало всю жизнь. Глядя на молодых ребят, в душе считала их ровесниками. Ей казалось что она вся та же Вера, которой всего двадцать с небольшим. Ну пусть уже 30. Но все равно почти такая, как и все кто рядом. И вот они – молодые, здоровые, задористые, ну прямо как тогда в 41–ом.

Мы вышли на улицу. Я ушел на на автобусную остановку, а она осталась стоять недалеко от кафе.

Такая она мне и запомнилась: одинокая, несчастная женщина в сером болоньевом плаще стоящая под осенним мелкоморосящем дождем.

– Костик! А давай зайдем в казарму и полежим на кроватях! Ребята уже спят и ничего не услышат.

– А дневальный у тумбочки?

– Да разве он нас увидит!

– А вдруг?

– Да не бойся ты. Ну и увидит. И что, кому-то скажет? Да посмеются над ним, и все! Будет молчать!

– Ладно, идем. Только тихо.

– Смотри: даже никто не сидел на наших кроватях! Как заправил вчера одеяло на ладонь под покрывало, так все и лежит. И подушка уголком, даже не примялась.

– И у меня тоже!

– Ну что, полежим, Андрюха!

– Давай!

– Ух ты, мягко то как!

– Ну да, после скамьи в машине это класс! Просто красота! Чувствуешь как хорошо!

– И не говори! Как будто на перине! Как дома.

– И мне сегодня постель чем-то дом напоминает. Мягко так. Мама мне всегда стелила. И часто за мной убирала. Теперь уже не будет.

– А может, поспим Костик?

– Да ты что Андрей? Мы ж не можем.

– Ну да, ты прав!

– Интересно, где наш командир отделения с остальными ребятами?

– Сказали, что пройдутся по институту. По плацу сначала, потом по аудиториям, кабинетам, заглянут в оружейную. Может попугают дежурного по институту. Смотря, кто сегодня заступил. Если Макарыч, то просто посидят рядом с ним на стульях. Хороший был мужик. Наверно если бы его дежурство было, в нашу машину и не грузили бы эти чугунные печки и остальное барахло. Проверил бы!

– Да ладно, Андрюха, что теперь говорить. Было бы, не было бы, какая теперь разница. Стариков жалко. Я один у них.

– А у меня сестра. Папа, мама, две бабушки и один дедушка.

– Слушай Костик, а давай попрыгаем на кроватях? Вот будет цирк, если ребята проснутся!

– А чего, давай! И кровати раскачаем.

– Пацаны! Подъем!

– Да, пошел ты! Че спать не даешь!

– Хорош спать! Посмотрите, кровати Кости и Андрея качаются и скрипят!

– Ша, дай продрать глаза!

– Точно! Ребята, подъем! Во дела! Костя, Андрей, это вы?! А где остальные хлопцы. Говорить можете? Мы вас не видим! Знак какой подайте!

– Эх жаль, прекратили!

– Ну прощайте, пацаны! Приходите еще, мы вас не боимся. Будем ждать вас всегда.

В ту ночь никто не спал. То есть после отбоя, задержанного в связи с отъездом до часу ночи, все, как и положено, разобрали постели, сложили в тумбочки необходимые утром вещи. Легли в постель и, подложив руки под голову, смотрели в потолок не мигая.

Между собой почти не разговаривали. Почему? Никто этого не знал. Просто молчали. Каждый думал о чем-то, о своем. Выключили свет, но сон не шел. То тут, то там слышалось покашливание, скрипели пружинные матрацы.

Изредка кто-то хлопал себя по руке или щеке – убивал комара. В коридоре за дверью стихли топот курсантов и отрывистые команды офицеров. Даже дневальный притих у тумбочки. И вроде ничего не мешало спать, но сон не шел. Каждый ощущал какую-то тревогу.

Медленно тянулся час за часом. После трех, по одному – два, а потом и по три-четыре, началось движение, в умывальник и туалет. На перекур.

– Вам чего не спится? – недовольным голосом спросил дежурный по роте сержант Дудка.

Никто не ответил.

Курили молча, или бросали друг – другу короткие фразы. Когда бычок догорал, закуривали другую сигарету.