Владимир Шапко - Парус (сборник)

«Л-лихо», – шептал вспотевший испуганный Колька. Хлопал машинально со всеми в ладоши. Как узнали потом (наверное, разъяснил Константин Иванович, Сашкин отец), на сцене работал первоклассный артист оригинального жанра. Однако в то время далёкая сценка с выбегающим и забегающим за ширмочку человечком (артистом) казалась – игрушкой. Непонятно как работающей, заводной механической игрушкой. Хотелось её разобрать, раскурочить. Посмотреть, что внутри. Фокус понять, секрет…

На другой день, за час до представления, они ползли в щели между свисающим глухим чёрным задником сцены и кирпичной стеной. Ползли на коленках один за другим к середине сцены, перелезая через какие-то деревянные рамы, втолканные туда. Как сгнившая замша, ударяла в нос пыль. Чихали в ней, подкидывались. Девственный матерьял задника Колька проткнул толстым гвоздём, который запасливо прихватил с собой. Ух ты-ы! Уже что-то увидел. Начал разрабатывать дырку пальцем. Сашка тоже прободал дырку. И замерли, глядя в полутьму сцены… Ширма, конечно, стояла. Но ничего возле неё не было. Ничего она не скрывала. То есть фокус сзади – был пустой! Вот это да-а. Мальчишки надолго задумались. Всё так же на коленках. Забыв даже удобней сесть.

Прошло полчаса. Ребята терпеливо ждали. (Сели, сели, как надо, возле дырок!) За занавесом в зале вдруг включили свет. И почти сразу же послышался гул. Это с топотом бежали зрители занимать места. Деревянная пошла перестрелка откидными сиденьями. Минута – и все расселись. Приветствия начались. Радость везде. Смех. Начальство на общих основаниях, но – в первом ряду. С серьёзным обменом мнениями. Колька схватил Сашку за руку: смотри!..

Четверо появились перед ширмой внезапно. Тихо. Как вытаявшие на тёмной сцене тени. Артист начал быстро раздеваться. Ассистенты (двое мужчин и женщина) ещё быстрее развешивали на ширме вороха одежд. (Одежда как живая летала!) Разговаривали вполголоса, почти шёпотом. Артист в чёрном костюме и бабочке махнул рукой, занавес пошёл разъезжаться. Стало сразу светлее. Артист убежал за ширму к разорвавшемуся аплодисментами залу. Вот тут-то и начались чудеса для ребят. Артист появился за ширмой. Ассистенты тут же облепили его и в чёрных халатах, как дворники, быстро помели к другому краю ширмы. Артист непонятным образом на ходу терял одежду, обретал новую – и выметался ими за край. Под обалдение зрителей. И жуткие потом аплодисменты. Ассистенты бросались к ширме, хватали что надо – и уже ждут. С новыми одеждами. Опять как с мётлами дворники. Артист заскакивает, беспрерывно что-то громко говорит (для зала) – и помели опять, и помели, неуследимо раздевая и так же неуследимо обновляя другой одеждой… Это было какое-то чудо! Согласованность и быстрота всех были неимоверными! Фокусники! Артисты оригинального жанра! Интересней было в миллион раз, чем смотреть из зала! «Ль-ли-ихо, – мотал головой опупелый Колька. – Уж это ль-ли-ихо…»

Парни ВИА «Оризонт» стояли на сцене разрозненно, неподвижно, в разных местах и на разной высоте. Одни на подставках, другие ниже, на полу. Как установленные на капсюль патроны. Не дёргаясь. Лет через пять подобные ансамбли так уже стоять не будут. Стоять просто, естественно. И петь. Потом артисты с ухваченными микрофонами будут носиться по сцене, скакать. А пока… а пока Новосёлов Сашка хлопал, ужасно радовался каждой песне, без конца подталкивал мать: а?! мам?! Вот поют! Антонина тоже хлопала со всеми – музыка есть музыка, и ребята на сцене ладные: молодые, красивые, хорошо поют – но больше как-то приглядывалась к зрителям, сидящим вокруг. К их одежде, причёскам. Вся публика (в основном из пединститута) была хорошо одета – кругом добротные бостоновые костюмы, даже на студентах. Некоторые девушки в вечерних платьях, сверкают вроде бы настоящие дорогие украшения (может, искусственные всё же, фальшивые?)… Потом смотрела на сына своего… Побусевший потёртый пиджак, оставшийся ещё от отца, которого сын давно перерос, из пиджака которого – давно вырос… Рубашка застиранная… Не модный галстук… Всё это нудило мать. Задевало. Как задевает какой-нибудь недостаток близкого человека, когда он на людях. Его неправильная речь, к примеру, какое-нибудь дурацкое словцо, нелепый поступок, в конце концов… Стало вдруг жалко и себя, несчастную, и сына своего глупого, который радуется вот сейчас со всеми… Нужно шить сыну костюм. Нормальный костюм. (О себе мать и не думала.) Да. Никуда не денешься. Призанять к уже накопленному – и пошить в мастерской. В магазине разве найдёшь что-нибудь на такого… дядю… «Ты чего?» – удивлялся сын, увидев большие, близко разглядывающие его глаза. Антонина пожимала ему руку, успокаивала. Однако опять всё примечала вокруг. Видела, как по-хозяйски лежали руки парней на плечах девчат. Лежали как-то абсолютно, бесспорно, навечно… И снова думала: почему же сын-то её так не может? Её сын, восемнадцати почти лет? Почему девушки-то у него нет? Ведь всё при парне есть?..

И смотрела на сына сорокапятилетняя мать, давно по-женски одинокая, с лицом как подсохший гербарий, на котором, казалось, остались только большие вопрошающие глаза: почему?

Однако с девушками было не совсем так, как думала Антонина. Сашка не то что Ходил С Ними, но уже – Провожал. К примеру, двух одноклассниц из вечерней школы, Лизу и Галю. Ту же Ирину Сергеевну, молоденькую учительницу. Которая уже не хваталась поминутно за его руку, а хихикала, и даже поглядывала со значением…

Путался даже с Яркаевой. Ленкой. Комсомолкой-заводилой. Освобождённым секретарём при СМУ. Девицей, напоминающей шустрые ходики о двух длинных маятниках. Правда, недолго. Всего два дня. Но всё же. Было ведь…

В ту осень готовилось СМУ‑4 отметить юбилей – двадцатилетие образования славной своей организации. К ГорДКа пригнали целый грузовик, забитый громаднейшими стендами, плакатами, портретами передовиков, столами для президиума и свёртками кумача для них же. Вагон и маленькая тележка наглядной агитации! (Сам себя не похвалишь – кто похвалит?) Командовала возле грузовика Яркаева. Два пэтэушника корячились наверху в кузове. Случился Новосёлов. Проходил мимо. Яркаева аж подпрыгнула при виде долгана: о! то, что нужно! ну-ка, иди сюда! Новосёлов? Правильно, помню, взносы заплатил? Молодец, молоток-гвозди умеешь? Отлично! Бери вот это, тащи-тащи, не оглядывайся. Да какая работа? Ты освобождён! ха-ха-ха! Это теперь твоя работа. Сюда-сюда, куда понёс? Куда?! вот бестолковый! молодец, ставь, ставь, да ставь, я тебе говорю! (как крылатый Икар, Новосёлов кружил с громаднейшим фанерным транспарантом). Вот сюда, вот сюда, да сюда, я тебе сказала! сила-есть-ума-не-надо, молодец! А вы чего? Брысь за портретом (портретом Ленина)!..