Александр Гордиенко - Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины

Монахинь жалко. Они здесь причем? Никому не нужные свидетельницы… А они – молодцы! – по лицу старшего лейтенанта пробежала добрая улыбка. – Труса не праздновали. Под шквалом огня подносили воду в кувшинах, сносили вниз раненых. Вон, – Осадчий посмотрел вниз, во дворик, – целый лазарет для раненых устроили: рвали на бинты простыни, перевязывали раненых. Даже небольшую операционную устроили – извлекали пули из тел, где это было возможно, не подвергая опасности жизни раненых разведчиков. И все молча. Только глаза… Да, говорящими у них были только глаза: надежда, сострадание, боль, благодарность… Вот такое необычное общение…

Размышления лейтенанта вмиг слетели из-за нарастающего рокота движущегося приближающегося танка. По характерному глуховатому взрыкиванию лейтенант привычно определил – «Тридцатьчетверка».

– Титыч! – сержант, находящийся на позиции метрах в пятнадцати от командира, вопросительно поднял голову. – РПГэшки взвести и вниз – к воротам! – и, не дожидаясь ответа сам бегом по лестнице скатился к воротам.

Титыч появился где-то через полминуты. В каждой руке – по противотанковой гранате.

– Взвел?

– Да, командир.

– Титыч, они подогнали «Тридцатьчетверку». Думаю, сейчас будут таранить ворота. Если протаранят, сам понимаешь, и десяти минут не продержимся. Поэтому наша с тобой задача – заклинить танк в воротах.

– Отсюда, – Титыч кивнул на ворота – не успеем: танк разносит ворота, влетает – мы бросаем, пусть попадаем, он по инерции проскочит внутрь…

– Верно мыслишь, Титыч, – старший лейтенант прислушался – где там танк? – Тогда так. Давай одну гранату мне – я постараюсь со стены как можно ближе к воротам подорвать его, в идеале – во время тарана ворот… Ну а не получится, тогда надежда только на тебя…

– Я не подведу, командир.

– Я знаю. Удачи!

Алексей вернулся наверх на свою позицию вовремя: сквозь бойницу в стене он увидел, как тридцатьчетверка слева по-над лесом объезжает окопавшихся бойцов в красных погонах. Маневр танкистов ему был понятен – сейчас они доедут до зоны поражения в пятьдесят метров перед монастырем, повернут налево, проскочат по-над стенами монастыря до ворот, развернутся направо и с пятидесяти метров начнут разгон в сторону ворот – пойдут на таран и вынесут их без проблем.

Все случилось так, как и предполагал Осадчий, за тем исключением, что выйдя на исходную позицию напротив монастыря, танк пару раз на холостых оборотах взрыкнул двигателем, не спеша развернул башню тыльной стороной вперед, дулом – назад и… бабахнул из пушки куда-то в небо, тем самым давая команду на атаку всем окопавшимся бойцам.

Сам же танк, еще раз взрыкнув, рванул с места в сторону ворот, разгоняясь с каждой секундой все быстрее и быстрее… Алексей выдернул кольцо и, следя через бойницу, когда танк на полном ходу был метрах в десяти от ворот, на долю секунды приподнялся над бойницей и с силой метнул гранату в то место, где по его расчету танк должен был влететь в ворота. Метнув гранату, Осадчий схватил автомат, выставил его в бойницу, дабы присоединиться к оставшимся в живых разведчикам – отсечь поднявшихся вслед за танком в атаку, когда с интервалом в доли секунды раздалось три взрыва. «Откуда три?»

Проорав оставшимся разведчикам: «Огонь не прекращать!», Осадчий свесился с верхней обходной площадки, чтобы понять, что же там произошло. «Сработало!!!» – танк наглухо закупорил вход в монастырь – от него клубами поднимался чадящий дым, невдалеке лежал Титыч, отброшенный взрывной волной – к нему уже подбегали четыре монахини, а на выходе из ризницы… стояло два немца в полевой форме мышиного цвета: один из них – офицер, обер-лейтенант, со шмайсером на груди – смотрел на него, Осадчего, и размахивал куском белой простыни на палке, привлекая его внимание, а второй – рядовой, тоже – с автоматом, но за спиной и с пустой трубой от фауст-патрона. «Так вот откуда третий выстрел!» Обер-лейтенант, держа белый флаг в руках, сделал несколько шагов вперед, открывая выход из ризницы. Осадчий видел, как в открывшийся проход из-за его спины вышло около полутора десятков немецких солдат, вооруженных, в основном, шмайсерами.

Осадчий усилием воли остановил инстинктивное желание дать очередь по фрицам – смутил белый флаг в руках офицера. Мысли роем понеслись в голове старшего лейтенанта: «Сдаются? Нет. Если бы сдавались, бросили бы оружие на землю. Скрывались в монастыре? Непохоже. Но если так, то давно могли положить всех нас в спину. Переговоры? Да откуда, в конце концов, они взялись?!»

Сбоку раздался крик: «Командир! Не сдюжим! Опять попёрли!» Старший лейтенант встретился глазами с немецким офицером, пару секунд они сверлили друг друга взглядом, после чего Осадчий повернулся к нему спиной, припал к «своей» амбразуре и нажал на курок.

Краснопогонные, почувствовав, что плотность огня со стен монастыря упала раз в пять, поднялись, как им казалось, на последний штурм – всего-то полсотни метров до спасительных стен, а там, десяток – другой гранат наверх и – победа!

Осадчий вбил последний магазин в автомат: «Ну что ж… пожалуй, все. Осталось только подороже продать свою жизнь. И ни в коем случае не попасть в плен к… этим, – автоматически потрогал кобуру с пистолетом на боку. – Нет, живым я «этим» не отдамся».

«Огонь!» – что есть силы проорал лейтенант четырем оставшимся в живых разведчикам и нажал на курок, выцелив трех вырвавшихся вперед атакующих. Короткими очередями уложив одного за другим, Осадчий повернул ствол вправо – никого, влево – никого! Да куда ж они делись-то?!. Лишь взглянув в перспективу метров на сто, он увидел драпающих со всех ног бойцов, выкашиваемых вдогонку смерчем огня… Лейтенант встряхнул головой, ерунда какая-то, и вдруг отчетливо понял – изменилась какофония боя – со стен монастыря стреляли из двух десятков шмайсеров, плюс откуда-то с края правого фланга длинными очередями «заряжал» эмгэ – немецкий станковый пулемет.

Лейтенант вынул ствол из бойницы, взглянул направо – ясно, потом – налево, тоже ясно. То, что он увидел, он бы никогда (!!!) не смог себе представить или увидеть в самом страшном кошмарном сне: справа и слева от него немецкие солдаты вперемежку с его разведчиками вели шквальный огонь по отступающему противнику!!! «Твою дивизию… – чертыхнулся старший лейтенант. – Плечом к плечу с фрицами… твою мать!» Сам выпрямился во весь рост и рыкнул по-русски: «Прекратить огонь!» – и тут же продублировал по-немецки: « Feuer einstellen! » К его изумлению команда была беспрекословно выполнена всеми. Осадчий обратил внимание, что после выполнения команды немцы на шаг отступили назад от бойниц, но стволы их автоматов были обращены по-прежнему в сторону фронта.