Александр ВИН - Когда смерть – копейка…

– А чего ж он так долго терпел?! Ну, не вешался-то…? Если тебя послушать, то совесть-то его месяц с лишним мучила?

– И здесь совпадение. После трагедии он понял, что натворил, закрылся от всех в своей избушке, переживал. Боялся, что в полиции в конце концов всё поймут и к нему с наручниками нагрянут! Наивно надеялся на что-то волшебное, ждал со дня на день, что ему как-то крупно повезёт. Но, ведь сам понимаешь, если долго ждать, когда придёт жизнь, то всегда приходит смерть.

Больше месяца Серёга был практически один на один со своими мыслями и с совестью. А тут в последние дни мы к нему всем списком по очереди стали наведываться.

Данила, который морду от него раньше кривил, и дочку которого он убил, сам внезапно пожаловал, денег для пацана дал! Потрясение, да ещё какое!

Марек приехал, по-доброму с ним поговорил, тоже ни с того, ни с сего помочь деньгами обещал….

Вроде всё так неожиданно хорошо получалось, все не такими уж и гадами оказались, а он тут такое натворил, заварил всю эту сложность, которую уже никак никому не исправить. Да и ещё, я уверен, Серёга думал, что в невиноватого Назара именно из-за той самой истории и стреляли.

Я его нервам тоже сильно добавил.

Виталик с тревогой, а капитан Глеб с печальным упрямством внимательно посмотрели друг другу в глаза.

– И был при этом прав! Но я же ведь предупредил его об опасности – это долг всякого порядочного человека.

Понимаешь, я нарочно надавил в разговоре на то, что вроде как все улики по организации взрыва указывают именно на Марека. Подробно, на пальцах, расписал Серому историю про серьёзный денежный конфликт Марека с Назаром; про то, как Марек первым ковырялся в костре и потом поспешно убежал от него в сторону; про кофейную банку любимого азбелевского сорта; напомнил, как курсантами мы мелочь собирали, а Марек, мол, хоть и военный, но всё равно такие же штаны носил. И про всё остальное, так же, с нажимом.

Я и сейчас уверен, что Серёга всё понял и принял на свой счет. Он знал, что я могу в любое время про всё это рассказать в полиции. И тогда возникали бы два варианта развития событий.

Первый. Если я ошибаюсь и официально обвиню Марека, то за того серьёзно возьмётся полиция и будут огромные проблемы… А после такого душевного разговора с Мареком по деньгам Серёга очень не хотел бы причинять тому какие-то неприятности по этой теме.

Второй вариант. Если я блефую и не буду ни в чём обвинять Марека, то полиция в конце концов обязательно выйдет на него, на Серого, – это дело всего лишь времени и тогда….

Тогда выхода у него нет. Позор, будет очень стыдно, да и деньги для сына, те, что Герман дал, и те, что Марек обещал, пропадут, они же наверняка заберут всё обратно.

– И ты ему так всё и сказал?! Так может, Глебка, это он из-за твоего разговора в петлю-то…?

Взгляд капитана Глеба Никитина был тёмен нечеловеческой усталостью.

– Может. Уверен, что каждый из нас имеет то, что заслуживает и отвечает за всё то, что сделал. Я рад, если помог Серому успокоиться…

– Такой ценой?!

– Но он же мне не поверил! Не поверил, что я смогу в чём-то ему помочь…

Вроде и утро было солнечным, да и саму кухоньку ранний завтрак уже согрел достаточно, но Виталик поёжился. Специально глянул на Глеба внимательней.

В далёких синих глазах опять было что-то незнакомое. Нет, точно не холод. Боль.

Бормоча чего-то невразумительное Виталик выскочил в ванную.

Капитан Глеб Никитин опять встал у окна.

Через пару минут, поискав спички, он зажёг газ и поставил почти полный чайник на плиту.

– Эй, переживатель, давай всё-таки тащи сюда свои чудесные пирожки! Мне действительно пора.

Виталик немного помедлил, но появился на кухне уже с улыбкой.

– Пирожки с горячим чаем? С очень сладким?!

– Ладно тебе, издеваться-то…

Глотая на этот раз действительно обжигающий чай, Глеб продолжил.

– Заканчиваю. Потерпи.

Ещё вот что. Когда я вчера заехал к Серовым, Маргарита всё причитала, говорила, что с Серёгой-то это она так натворила. Призналась мне, как на духу, что была на даче у него в субботу поздно вечером, когда приезжала в очередной раз выяснять отношения. По её словам, Серёга обещал вроде как к воскресенью денег достать на операцию сыну, клятвенно божился, что деньги будут абсолютно точно, а сам в пятницу опять напился. Ей про него всегда кто-нибудь из соседей докладывает.

Маргарита говорит, что дожидалась, пока дождь закончится, да ещё, чтобы стемнело получше, никого из знакомых по даче не хотела встретить, да и своих, зверосовхозовских, тоже. Пришла на дачу, промокла вся, злая, говорит, что орать на него сразу, от порога, стала. Серёга-то всё больше молчал, глаза у него стеклянные, как Маргарита описывает, были… Чего-то про Азбеля он ещё пытался ей сказать, всё оправдывался… Она его не дослушала, махнула полстакана водки, которая у него на столе была приготовлена, чтобы ему не досталось, и сковородкой Серёгу по башке по привычке-то и шарахнула.

Когда выскочила на улицу, помнит, что кричала ещё ему, что он сидит ленивый, ничего не делает; что она выселит его из дачи, а дачу продаст – чтобы для сына деньги были; что видеть его вообще не хочет….

Ещё Маргарита сказала, что она очень расстроилась, когда всех приличных людей, друзей-то их семейных, позвали на сороковины к Даниловым, а её нет. Сказала ещё, что он тряпка. И следы-то женские вокруг дачи остались её, Маргариты…

Вот так. Мелькнула, вроде бы у Серёги тогда надежда, а на самом-то деле её и не было вовсе… В конце концов, дружба-то ведь не значит, чтобы каждый день друг другу звонить, или попросту рубли занимать до получки. Уверен, что это обыкновенное, простое желание узнавать друг о друге, что-то слышать и довольствоваться хотя бы тем, что вот мой друг здоров, и пускай ещё здравствует…

От пирога Глеб Никитин как-то нечаянно отвлёкся, задумался.

Вишнёвое варенье тонкой и густой струйкой попыталось сбежать с запечённого кусочка теста вниз.

– Имущество всё целое там, в домике-то. На подоконнике два гривенника лежали, серебряных, царских. Скорее всего, Серый приготовился их чистить, до ума доводить, для продажи.

Главное-то вот что. Маргарита сама видела, как милиционеры нашли деньги под матрасом, триста долларов. Она не знает, что и думать, откуда у мужа такие деньги. Потом-то ей, впрочем, всё равно скоро доложат, что это даниловские. Вот так, дружище.

Панас помолчал.

– Зачем ты мне-то про всё это рассказываешь? Знал бы сейчас об этой тайне только ты один, молчал бы и всё, никаких заклинаний от меня бы и не потребовалось. А?

– Эта история, Виталик, ещё долго будет аукаться всем нам. Одно, другое будут вспоминать, что-то забудут, что-то переврут, не так объяснят при случае. Какая-нибудь гадость ещё обязательно всплывет между нашими-то. Меня рядом не будет, а вот ты…