Дмитрий Вощинин - Солнце, сердце и любовь

Паренек посмотрел на Романа Григорьевича.

– Это ранение я получил на Донбассе…

– В боевых действиях?

– Именно.

Никогда бы не подумал… Так вы с Украины?

– Нет, я живу в Новосибирске… Мне сообщили, что дом моей матери разбомбили… Я сам-то детдомовский, а вот воспитала меня приемная мама с Украины… И когда я пошел в армию по контракту в России, она вернулась на свою родину… Два месяца назад друзья сообщили мне, что дом матери разрушен, и судьба ее неизвестна, – замолчал юноша.

– Как вас зовут? – сочувственно поинтересовался Роман Григорьевич.

– Дима, – как-то по-домашнему прозвучал ответ.

– Так как же, Дима, вы попали в Донбасс?

– Упросил отпуск и взял билет на Донбасс… О матери я ничего не узнал, кроме того, что на месте ее дома увидел громадную воронку… Тогда и решил вступить в ополчение ДНР.

– И это достаточно просто? – не унимался Роман Григорьевич.

– А что… было бы желание… Там еще три отряда, кроме ополчения: Призрак, Русь и Русское православие… Две недели в расположении… и неделя на передовой… Я пришелся ко двору со своими знаниями и был у командира на хорошем счету.

– И теперь вы решили вернуться?

– Да нет, – улыбнулся Дима, – В одном из столкновений нашу группу серьезно накрыло огнем, и от взрывов наше укрытие сравняло с землей… Остальная часть отряда посчитала нас всех убитыми… Отряд был далеко и вынужден был отойти… Командир сообщил о нашей гибели и послал что-то вроде моей похоронки в Новосибирск.

– А вы оказались живы?

– Чудом, – продолжал Дима-боец, – И знаете, дядя, – парень потупился.

– Зови меня Роман, – будто неожиданно вспомнив себя молодым, произнес он.

– Помню момент предсмертный… почти смертельный…

– Интересно…

– Вы не поверите… говорю об этом впервые… Перед глазами вдруг предстало ощущение себя в обличие красивого здорового юноши, который сознательно принимает собственную смерть… Стою я перед жертвенным камнем. Внизу величественные поросшие зеленью окутанные бархатными облаками скалы… И между ними… бездна пропасти… Взгляд в небо и последний вздох… Будто я сознательно и с радостью принимаю свою судьбу, оставаясь чистым и сильным, словно часть природных сил… Необычный удар и непонятная доселе легкость…

– Знаете, Дима, все это очень важно для меня… Спасибо за откровение, – в порыве понимания вздохнул Роман Григорьевич, – И что же дальше?

– А дальше просто… Очнулся в плену, контуженный… ничего не слышу… рука нестерпимо ноет… Кругом наглые и издевательские рожи, удары и плевки в мой адрес… Один из моих товарищей из ополчения, тоже живой, но более тяжелый… Его при мне пристрелили… Я был в российской форме и меня, видимо, планировали обменять… Допрашивали на всех уровнях, даже брали интервью украинские журналисты.

– Допросы жесткие?

– Да, с издевательствами и применением насилия… А что я мог сказать… Сказал, что всех отрядов в составе ДНР было около 4000 ополченцев… Из-за жестоких боев сейчас осталось 600–800 человек… Это была правда… Но и желающих защищать ополчение с каждым днем растет… Этого я не говорил, – как бы извиняясь, объяснял паренек.

– И что сейчас?

– Меня обменяли, отправили в Ростов, потом в Москву, удалили осколки, – он указал на забинтованную руку, – Но она еще плохо слушается и требует длительной тренировки.

– А что близкие?

– Тут еще сложней, – засмущался Дима, – В Новосибирске, как мне сообщили друзья, которые увидели меня в Интернете и по украинскому телевидению, жена меня похоронила, положив в гроб мои вещи, и уехала с ребенком в Белгород к теще… Так что я без имени в настоящий момент… Я созвонился с командиром ополчения по своим каналам… Он был удивлен и рад, что я жив… Предлагал вернуться в Донбасс, и он сам поможет в восстановлении документов.

– И вы готовы вернуться?

– В принципе да… там много друзей, и хочется успеха ДНР.

– А успех возможен?

– Без России будет трудно…

– Неужели так просто можно пробраться в ополчение? – изумленно повторял Роман Григорьевич.

– Вот скоро ждут гуманитарный коридор… с ним вполне можно дойти… командир меня хорошо знает… Но, – Дима опять замялся, – Со мной начали работать ФСБ… Они оплатили операцию в Москве и направили теперь в госпиталь…

– А в чем их интерес?

– Я ведь без имени… Они готовы оформить документы на совершенно нового человека и использовать меня по своему усмотрению.

– Вас что-то настораживает?

– Я хочу воссоединиться с женой… Они сделали запрос, а ее в Новосибирске нет… Мы познакомились еще детдоме… Это самый близкий мне человек… Я сказал, что подпишу контракт только если жена будет рядом… Они смеются: мы ее поженим с тобой по новой фамилии.

– Да…прямо, как в романе, – вздохнул Роман Григорьевич, – Предложения есть, но сегодня без средств и знакомых…

– Это так… Сейчас моя остановка, – заторопился паренек.

Роман Григорьевич вынул из бумажника две тысячи и передал их ему:

– Возьмите, пожалуйста, на первое время… Спасибо за то, что рассказали о себе… Я теперь буду вспоминать и гордиться тем, что познакомился с вами, Дима.

– Спасибо, дядя Роман, – парень взял деньги и выбежал на платформу, махая рукой в окно на прощанье.

Поезд тронулся, и Роман Григорьевич долго сидел, как завороженный. Окружающие его соседи были свидетелями разговора. Некоторые слушали с участием, а один, сидевший рядом с Димой мрачный мужчина поднял глаза и сказал:

– А не думаете, гражданин, что вас просто развели на деньги?

Роман Григорьевич дискутировать не стал. По взглядам соседей понял, что многие прониклись последними словами и даже немного заулыбались.

– Я искренне поверил… Даже если это выдумка, она стоит этих немногих средств, – твердо произнес он.

Всю остальную дорогу люди молчали. Казалось, они думали об этом необычном мальчишке.

«Странные мы, русские, – рассуждал Роман Григорьевич, – Нас научили говорить громкие наполненные высоким смыслом слова, но трудно сказать, способны ли мы практически их понять и оценить с точки зрения простого человека. Ужасно политизированные, зависимые „от царя батюшки“, и главное – верящие в него.

Одни – романтики справедливости, надеющиеся на чудо, светлую жизнь… Другие – неисправимые пессимисты… А жизнь, к сожалению, все больше темнеет… Природа терпит и заставляет быть ближе к ней… к Богу… а мы жмемся к руководству, к власти…»

Он вспомнил слова Юлии.

– Вы, Роман, олицетворяете какой-то приятный, но уходящий воздух прошлого поколения.

Рассуждая, Роман Григорьевич ушел в самого себя:

«Русские любят хвастаться. Они любят хвалить и друг друга.

Когда я слышу бахвальство, всегда думаю: