Дмитрий Вощинин - Солнце, сердце и любовь

– Пожалуй, сегодня значительно меньше известно об Эхнатоне, чем о его первой жене.

– Вот видите…

– Да вы настоящая египетская царица, – пошутил Роман Григорьевич.

Он уже не настаивал на продолжении этой темы. Провожая Юлию на такси, он спокойно поддерживал уже мало интересующую его беседу.

На прощание Юлия подставила свою щеку, и он ее поцеловал, как-то безнадежно.

Она почувствовала эту перемену и, не отстраняясь, прошептала:

– Уныние вам не идет, Роман…

– Наверно… – произнес он, а сам подумал:

«Последняя любовь беспощадна ».

Оставшись один, он успокоил себя:

«Рвать цветы грубо и неоправданно жадно. Самое естественное – быть рядом и наслаждаться их запахом».

После встречи с Юлией Роман Григорьевич позвонил ей перед отлетом.

Он понял, что ей было приятно слышать его напутственные слова, но после этого как-то немного сник. Уныние, о котором упомянула Юлия, явно не покидало его. Он решил снова наведаться на дачу, благо, что хозяева еще не вернулись.

Он зашел в гараж за машиной. Федор Игнатьевич окликнул его:

– Ты сегодня мне опять не нравишься… хмурый какой-то… печальный… – склонял он к разговору приятеля.

Роман Григорьевич неожиданно для себя заговорил о наболевшем:

– Федор Игнатьевич, а как ты относишься к любви?

– Очень серьезно, – совершенно адекватно отреагировал приятель, – И время ее не прошло для нас.

– Это ты правильно сказал.

– Сказал-то, но… в словах правды нет… У меня было это… совсем недавно… Встречался… и чувствовал даже что-то новое и необычное… Сам будто помолодел… Она вроде нормально реагировала на мои ухаживания.

– И ты ухаживал?

– Старался понравиться… И попытался быть с ней поближе…

– А она?

– Когда делал подарки, нежно целовал и даже обнимал, вроде дозволяла… А как я уж закипел, говорит не надо… А как же… говорю… Ты же понимаешь, Григорьич?

– Конечно, понимаю.

– Тогда, говорит, пошел ты… старый пердун… Вот и вся любовь, Григорич, – безнадежно заключил он.

– У меня тоже самое… но как же жить без любви… Сердце просит. В любви ведь – созидание… А так… жить без надежды… что?

– Не говори, Григорич… Мы для них – отработанный материал… А так только деньги… У меня впечатление, что мы живем только для того, чтобы платить, и не только в этом.

– Да, пожалуй, – отреагировал Роман Григорьевич, – Женщины совсем другие и никогда не поймут нас… Но мне кажется, Игнатьич, ты живешь без оптимизма.

– Ну и ты, Григорич… все равно не похож на Казанову.

– Это ты прав…

– С другой стороны, молодых женщин можно понять… Мы уже не можем доставить им того, что могут 40-50-летние.

– Египтяне считали, что душа беспола, и потому… получается бесполость – итог жизни…

– Возможно, Григорич, но не надо об этом… До меня еще это, слава Богу, не дошло… И тебе не советую… Надо думать о здоровой жизни… без всяких там бесполых душ.

Роман Григорьевич посмотрел на соседа:

– Прав ты, Игнатич, как всегда… Только солнце, сердце и любовь дает человеку истинную свободу в жизни.

– Про сердце согласен: оно на все реагирует… Не случайно врачи советуют беречь его… Я вот уже два года, как бросил курить…

Роман Григорьевич вдруг опять завелся:

– А знаешь, был такой Леонардо Да Винчи… Так он считал, что самое благородное из наслаждений – есть познание истины.

– Ну, это…слишком высоко, – насупился Игнатич, – А скажу я тебе пословицей, правда, английской…

Роман Григорьевич улыбнулся. А Игнатич продолжал наступать:

– Нет ничего более странного, чем сами люди…

– Ты, завернул еще глубже… Я думал, что ты все сводишь к политике или власти…

– Не то чтобы… приходится задумываться, но так глубоко пока не ныряю, – потупился Игнатич.

– А помнишь картину в Третьяковке «Что есть истина?»

– Не помню…

– А не приходило тебе в голову, что человеческий разум – малая частица на планете, и потому более ограничен в сравнении с обширнейшем неорганическим.

– Что за чушь?

– Вовсе не чушь. Сознание и мысль – духовная составляющая вселенной… Мысль камня непонятна для органической скоротечной жизни…

– Что ты имеешь в виду?

– Это другая субстанция. И не менее… а может, и более истинная.

– Ты совсем сошел с ума?

– Возможно. Но настоящую истину не знает человек…

– А кто знает?

– Камень, – твердо сказал Роман.

– Ну, Григорич, без алкоголя мои уши не могут этого стерпеть… Я пошел к себе.

– Ладно, Ингнатич, не обижайся… Как-нибудь выпьем… и продолжим…

– Хочешь, налью, Григорич? У меня ведь все наготове.

– Я ведь за рулем и еду на дачу.

– Давай в следующий раз приходи не к машине, а ко мне в гараж… У меня ведь лучше, чем в каменной квартире.

– Хорошо, приду как-нибудь к тебе отдохнуть.

– Вот это по-нашему, – улыбался Игнатич.

Роман Григорьевич немного пожалел, что так рано поехал на дачу. Дневная жара застала его в дороге. Приехав на место к вечеру, он так же не ощутил желаемой прохлады и расслабления. Хотя время было уже позднее, было светло и спать не хотелось.

Он набрал миску белой смородины, немного клубники, достал привезенную бутылку виски и сыр сулугуни.

Когда стемнело, Роман Григорьевич почувствовал себя прекрасно. Он прошелся по саду, прислонился к яблоне и долго смотрел на прозревшее звездами небо. А оно было загадочно-близким и понятным. Он допоздна сидел в саду на лавочке у дома и слушал тишину.

А неведомо для него также вдалеке молчаливо грустила кукушка.

Роман Григорьевич проснулся с тревогой. Он долго не мог понять и ощутить свое состояние.

Вроде бы все в норме: никаких болей и неудобств в теле, но тревожное беспокойство не проходило.

Он встал, открыл окно. Снова лег, закрыл глаза.

Сон как будто пропал. Часы пробили два. Он ворочался не находя положения тела. Расслабления не было. Издалека ухо уловило писк комара. Через минуту комар уже звенел ближе. Он почувствовал прикосновение на лице и ладонью шлепнул наугад. Тишина…

«Видимо, попал…», – отлегло от напряженных нервов.

Неприятно щемило сердце в груди.

Он опять забылся. Неожиданный крик вновь разбудил его.

«Странный крик», – подумал он, и тут же понял, что это вскрик его самого во сне.

Часы пробили четыре. Не спалось.

Он попытался вспомнить только что посетивший его сон. Скорее те обрывочные картины, миражи своего временного забвения.

Снился Сфинкс… Да, именно тот самый Сфинкс – лев с человеческой головой, лежащий у подножия великих пирамид.

Необычное видение подсказывало, что теперь он готовится снова в небо, чтобы спасти человечество во время апокалипсиса, перепрыгнув на другую планету… Роман Григорьевич теперь всей душой ощутил символику неведомой сакральной фигуры, которая молча вещала: