Георгий Богач - Бегство из психушки

– А кем ты сейчас работаешь? – спросила Гаркуша.

– Я психотерапевт.

– В психушке, что ли, трудишься?

– Нет. У меня свой медицинский центр.

– Это надо же! У всех, кроме меня, свои медицинские центры. И что же ты лечишь?

– Неврозы, психозы, психопатии. А ты как устроилась?

– Пульмонолог в детской больнице имени Раухфуса. Пашу за копейки.

Дмитрий включил приемник, подошел к Софье и протянул ей руку.

– Можно тебя на танец?

– Можно, – Софья поднялась, и они начали танцевать.

– А ты, Соня, еще красивее стала. Наверное, все твои пациенты в тебя влюбляются.

– Не все. А ты тоже ничего. Держишь форму.

В зал ЛФК вбежал охранник.

– Дмитрий Иванович, к нам человека без сознания привезли, спрашивают, где дежурный врач.

– Объясни им, что мы не занимаемся скорой помощью. Пусть обращаются в дежурный стационар.

Вслед за охранником в зал ЛФК вошел крепкий мужчина в сером костюме.

– На дорогах пробки. Мы не успеем довезти Петровича до дежурного стационара. Его надо спасать. У вас должен быть набор для оказания неотложной помощи, всякие там уколы, искусственное дыхание и прочее.

– У нас в штате даже реаниматолога нет. Мы занимаемся коррекцией осанки у детей и лечебной физкультурой.

– Сергей, ты же вроде реаниматолог, – обратилась Люда Гаркуша к Сергею Жирному. – Посмотри больного.

Мужчина в сером костюме повел Дмитрия и Сергея к машине, которая стояла у дверей медицинского центра. Софья пошла вслед за ними.

На заднем сиденье джипа лежал на спине мужчина лет сорока. Под голову ему подложили свернутый пиджак. Человек тяжело дышал и хватал пальцами воздух. Иногда он открывал глаза, искал что-то взглядом, потом со стоном снова их закрывал. Рядом с ним сидел мужчина в светлой рубашке с закатанными рукавами. Его лицо показалось Софье знакомым.

– Давно он чебурашек ловит? – спросил Сергей.

– С утра.

– С чего это началось?

– Мы три дня подряд работали над докладом в Госдуму. Гоша две ночи не спал, все сидел за компьютером. Видимо, он переутомился и с рельсов съехал.

– Сейчас введем ему снотворное, пусть отоспится и придет в себя.

– Разрешите мне осмотреть больного, – сказала Софья.

– А вы тоже врач? – спросил мужчина в светлой рубашке.

– Врач.

– Тогда смотрите.

Софья подняла больному веки, осмотрела склеры, зрачки, посчитала пульс на руке, потом на шее, приложила ладонь к затылку и долго ее там держала.

– Ему нельзя вводить снотворное.

– Почему?! – спросил Сергей.

– У него спазм артерий, питающих мозг. От снотворного этот спазм усилится, и он может уже не проснуться.

– И что же ты предлагаешь?

– Надо расширить артерии, питающие мозг.

– Чем, спазмолитиками?

– Ни в коем случае!

– Тогда чем?

– Для этого у меня есть специальный аппарат.

– Соня, сейчас не до экспериментов с аппаратами. Сначала надо разобраться, нет ли у больного комы.

Софья достала из сумочки дугообразный стержень, вогнутая поверхность которого была утыкана электродами.

– Я не позволю вам экспериментировать над моим помощником, – сказал мужчина в светлой рубашке, – и рисковать его жизнью.

– У него предынсультное состояние, и если не помочь ему сейчас, потом будет уже поздно, – сказала Софья. – Решайте.

– А что это за штуковина? – спросил мужчина в белой рубашке.

– Она расширяет артерии, идущие в мозг, снижает внутричерепное давление и предотвращает инсульт.

– Ладно, лечите. Почему-то я вам поверил, – мужчина с интересом смотрел на Софью. – Но если с Гошей что-то случится, то отвечать придется вам.

– Не будем терять время, – сказала Софья, повернула рычажок на изогнутом стержне, и на нем загорелся индикатор. Она приподняла Гоше голову и подложила прибор ему под шею.

Через минуту бледное до серости лицо Гоши стало розоветь, он стал глубже дышать, застонал и покрылся потом. Потом он открыл глаза и, глядя на человека в белой рубашке, быстро заговорил, глотая слова.

– Доклад надо переделать. Мы исходили из ложных предпосылок, которые нам подсунул Бринько, и, опираясь на них, сделали неправильные выводы. Комиссия может подумать, что мы сознательно вводим ее в заблуждение и лоббируем предложение Бринько. Бринько – провокатор, его купили, продали и еще раз купили.

– Успокойся и не переживай. Этот доклад чисто информационный и не повлияет на решение комиссии. Окончательные выводы она сделает только после проверки всех обстоятельств. Гоша, тебе надо отдохнуть. Ты переутомился. Поспи.

Гоша напряженно смотрел на мужчину в светлой рубашке.

– У вас есть виски или коньяк? – спросила Софья.

– Есть бренди.

– Дайте ему выпить.

– Зачем?

– Чтобы он успокоился и уснул. Он будет спать долго, не будите его. Когда он проснется, ему потребуется психокоррекция, – Софья протянула мужчине свою визитку. – И я готова ее сделать.

– Хорошо. А вот вам моя визитка, – мужчина в светлой рубашке протянул Софье картонный прямоугольник.

Она прочитала:

«Владимир Ильич Городничий

Доктор экономических наук

Депутат Государственной думы

Комитет по социальным вопросам».

– Вот теперь я вспомнила, где вас видела. Я видела вас в телепередаче «Поединок» Владимира Соловьева. В эфире вы спорили с генералом Островерховым.

– Ну и как?

– Хоть он и выиграл, но правы были вы.

– Он не выиграл. Он набрал больше очков. А то, что люди голосовали за него, настораживает. Вы сможете помочь Гоше?

– Смогу.

– И когда вы начнете ему делать эту вашу психокоррекцию?

– Дня через два, когда он хорошенько проспится.

– Через два дня я вам позвоню.

Медсестра подошла к койке Сергея Балуева и посмотрела на опустевшую бутылку из-под питательной смеси. Эту смесь Сергею ежедневно вливали в желудок через зонд, потому что ни есть, ни жить он уже не хотел. Медсестра медленно вытащила зонд из пищевода Сергея, протерла его салфеткой и бросила в таз. Сергей громко выпустил кишечные газы. Тяжело вздохнув, медсестра подложила под него утку.

Сергей продолжал неподвижно смотреть в потолок. В его глазах была скорбь. Он хотел только одного – провалиться в небытие, никогда из него не возвращаться и ничего не чувствовать. А ощущал он себя кровоточащим куском живого мяса с ободранной кожей, на который сверху сыпется пыль, песок и соль. Пыль и песок, смешиваясь с кровью, превращаются в бурую грязь, а соль, впитавшись в живую плоть, вызывает нестерпимые душевные муки. Он боялся даже пальцем пошевелить, потому что после этого его мучил бы вопрос: «А ради чего я шевелю пальцем? Что бы я ни делал, чем бы я ни шевелил, все равно меня ждет смерть, и ничего больше. Она неизбежна, и продлевать путь к ней – это продлевать мучительное ожидание конца. И зачем тогда жить? Для чего? Чтобы умереть? Значит, смысла в жизни нет и незачем за нее цепляться. И для чего плодить детей? Для того, чтобы они терпели жизненные удары и душевные муки в ожидании смерти?»