Татьяна Копыленко - Горячее солнце, холодный песок

Зато Олигарх чувствовал себя прекрасно, это была его среда обитания. И казалось, что с каждым разом его становилось все больше, а ее любимого – все меньше. Олигарх словно вытеснял его со своей территории. Ей это не нравилось, вслух она называла его по имени-отчеству, а про себя – Лишний. Как могла, она пыталась сгладить диссонанс между своим любимым Солдатом и этим обществом – но она была так занята! Олигарх словно наслаждался этим, и этих «промоповодов» становилось все больше, и ее Солдат все чаще оставался один.

Актриса стала раньше уходить с приемов, чтобы быстрее попасть домой. Лишний заметил это и пошел дальше – стал возить ее за границу на фестивали, праздники, карнавалы. Для нее это была работа. Для нее.

Интересная, захватывающая, роскошная – работа. Но в один из вечеров, в Венеции, после того как Лишний на великосветском рауте осыпал ее бриллиантами и провозгласил своей королевой, она задумалась – что это для него? Актрисе не понравилось то, что произошло. Не понравилось его поведение: то, как он на нее смотрел, то, как брал ее под локоть, накрывал ее руку своей рукой, выбирая моменты, когда на них были направлены объективы фото– и видеокамер. После раута в черном ночном небе Венеции вспыхнула радуга, на которой светилось ее имя, а потом – начался такой грандиозный фейерверк, которого Венеция не видела ни разу в своей жизни за всю историю существования.

Все это было утомительно, в последнее время она вообще стала быстро уставать. Вместо всей этой безумной шумихи ей хотелось вернуться домой и прижаться щекой к теплой, немного колючей щеке своего Солдата и почувствовать себя в безопасности – но она выполняла контракт. Для нее это была многосерийная роль, многосерийный спектакль, действие которого происходило на разных площадках, на сценах разных театров. Ее удручало, что разлуки с любимым Солдатом становились все чаще, а его глаза – все печальнее. Эта печаль тревожила ее.

Ей было все равно, что он не мог никак найти себе постоянную работу, ее не волновало, что он не имел постоянного заработка, что не мог дарить ей роскошные подарки, квартиры, меха, драгоценности. По большому счету, для нее все это не имело значения. Он дал ей главное – любовь, преданность, тепло, семью. Бриллианты – да, это красиво, это манит, завораживает – почти до смерти. Она иногда вспоминала о своих ощущениях в хранилище, и ей становилось дурно. Как можно даже просто предположить, что она променяет чистый огонь любви, горячий, словно лучи летнего солнца, на холодные, как колючий песок, драгоценные камни? Горячее солнце на холодный песок?

Думал ли об этом Лишний, когда в ночь феерического фейерверка, с букетом, благоухающим ароматом черных роз, он постучал в ее комнату?

Она стояла у двери, прижавшись к ней пылающим лбом. Она не хотела его видеть.

Она стояла молча, в висках начало ныть, потом эта ноющая боль усилилась, перешла в пульсирующую, голова начала кружиться, ноги подкосились, и она сползла на пол. Она лежала на полу, прямо у двери, в полубреду, и не услышала, как в двери тихо щелкнул замок, она приоткрылась и удушающе-сладкий аромат черных роз вполз в комнату, а за ним, осторожно приоткрыв дверь, неслышно ступая, в комнату проник Лишний.

Он оборвал розы и усыпал черными лепестками кровать с высоким резным изголовьем, потом поднял Актрису на руки и переложил с пола на это широкое ложе. Она еще помнила, как он сидел на кровати рядом с ней, жадно рассматривая ее, прислушивался к ее дыханию, следил, как все реже трепещут ее ресницы. Он подвигался к ней все ближе, все ближе к ней наклонялся, ей казалось, что это мерзкая тень, как змея, ползла к ней из темноты, вот она уже подползла совсем близко и впилась в ее губы отравленным поцелуем. Сколько это продолжалось – она не знала. Потом она почувствовала, что холодные, влажные, словно щупальца, руки снимают с нее одежду. Затем она почувствовала тяжесть тела, навалившегося на нее. Последнее, что она ощутила перед тем, как провалиться в небытие, – яркий свет, сверкнувший в дверном проеме, вскрик, звук удара и падающего тела.

Она очнулась дома. Какое-то время она лежала с закрытыми глазами, не осознавая, где находится. Потом она услышала знакомый звук – это волны мерно набегали на берег, одна за одной, одна за одной. Ш-ш-ш– ш-ш-ш-ш… Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш… Этот звук успокаивал ее, словно хрупким, но верным барьером защищая от опасностей внешнего мира. Она глубоко вздохнула и открыла глаза. Рядом с ее постелью в знакомом плетеном кресле сидел ее Солдат и молча на нее смотрел, словно боясь, что звук его голоса разрушит мир этого мгновения. Прошло несколько минут, прежде чем он осмелился заговорить.

– Родная, как ты себя чувствуешь? – спросил он негромко, усмиряя клокотавшую в голосе боль и волнение.

– Теперь хорошо, – она ответила ему также негромко. Шуметь ей не хотелось – впервые за долгое время она чувствовала себя в безопасности.

Солдат присел к ней на кровать.

– Любимая, ты помнишь, что произошло? – Солдат наклонился и убрал с ее щеки непослушный локон.

Она задумалась. Она помнила, но… не хотела этого вспоминать. Она боялась вспомнить и – сойти с ума от горя. Он понял – и не настаивал. Она видела, что ее Солдат мучается, пожалуй, сильнее, чем она. Она заметила, что в его русых волосах появилась седая прядь, и несколько раз слышала доносившиеся из сада его тихие рыдания. Ей не хотелось заставлять его страдать еще сильнее – он винил себя во всем: в том, что она много работала, в том, что уехала в Венецию без него, в том, что он опоздал всего на несколько мгновений, в том, что Олигарх воспользовался ситуацией. Он винил себя во всем. Она его виновным не считала. И – дала Жизни возможность пойти дальше.

Несколько дней они пробыли в ее родном доме: сидели на веранде в плетеных креслах за столом, покрытым льняной скатертью, пили чай, читали книги, он рассказывал ей о своем плане, о многих единомышленниках, которых уже удалось найти. Актриса слушала его, и на душе у нее становилось легче, легче, легче. Так, словно не было этой ужасающей ночи в Венеции. Ей нравилось размеренное течение жизни, нравилось слушать рассказы Солдата о его деле, нравилось, как блестели его глаза, его воодушевление, то, что у него появились единомышленники, то, как он ласково держал ее руки в своих, нежно сдувал выбившиеся из прически локоны с ее чистого лба, готовил для нее, читал ей вслух книги. И Актриса решила, что, если он позволит, то она сделает все, что сможет, чтобы Солдат был счастлив.

Когда они вернулись в Москву, она ограничила свою работу только театром, планируя, что будет работать в Фонде, который создал ее любимый Солдат. А через некоторое время Актриса поняла, что беременна. И ей пришлось вспомнить… Чей это был ребенок? Это важно? Наверное, важно. Для кого это важно? Для троих людей. Для нее, Солдата, Олигарха. Для четвертого – нет. Он просто собирался родиться.