Василий Авченко - Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях

…Они лежат частью у моих родителей, частью – у меня. Кусок вольфрамовой руды с севера Приморья, кристалл горного хрусталя из Якутии, пришлифованный пласт дальнегорского скарна… Мне кажется, что я ими обладаю. На самом деле (вернее, с их точки зрения) я – лишь мгновение в их неспешном существовании. Уникальное сочетание атомов, составляющее меня, распадётся очень скоро, а они останутся. Наивные люди украшают себя камнями. С точки зрения камней люди – даже не бабочки-однодневки, а мыльные пузыри, случайные узоры калейдоскопной мозаики, появившиеся на ничтожное геологическое мгновение. Минералы, насколько люди научились распознавать их возраст, могли родиться и 300 млн лет назад (красные эвдиалиты Хибин); и 1600 млн лет назад (беломориты) – невообразимые цифры для нахального существа, не способного прожить и сто лет. Но зато способного помнить и размышлять.

С внечеловеческой точки зрения мимолётна даже долгая жизнь камня. Он не возник раз и навсегда таким, какой он есть сейчас. Он вырос из горячего расплава, пряного химического раствора, чтобы просуществовать сколько-то миллионов лет, а потом превратиться во что-нибудь ещё, раствориться, расплавиться, распасться – в силу природных ли процессов, по воле ли человека как нового геохимического фактора. Атомы камня продолжат существование в других веществах или же преобразуются в другие атомы, как угрожающий уран всегда стремится стать домашним рыбацким свинцом. Но даже в этом случае мельчайшие частицы, составляющие атомы, каждый из которых подобен планетарной системе или целой Вселенной, никуда не исчезнут.

Пророк Вернадский писал: «Человек становится крупнейшей геологической силой… Минералогическая редкость – самородное железо – вырабатывается теперь в миллиардах тонн. Никогда не существовавший на нашей планете самородный алюминий производится теперь в любых количествах. То же самое имеет место по отношению к почти бесчисленному множеству вновь создаваемых на нашей планете искусственных химических соединений (биогенных культурных минералов)…». Человек – не только объект глобальной геохимии (здесь оказываются неожиданно точными представления о том, что человек по смерти превратится в животное, дерево, камень – с точки зрения геохимии именно так и происходит), но и мощный субъект, осуществляющий невозможные в дочеловеческой природе реакции – сжигание угля, производство бензина, выплавку стали. Это тоже геологические процессы, пусть антропогенные и ускоренные. Беда красивым и полезным камням – их добудут первыми, произведя жестокое вскрытие земной коры, изрезав и изнасиловав её. И потратят на удовлетворение плотских, военных или культурных запросов.

Став геохимическим субъектом, человек присвоил себе очередное полномочие бога.

Не удержусь и вновь процитирую Ферсмана, ещё одного пророка от геологии. Вот что он писал в 1914 году: «…Сама жизнь с её сложным циклом химических изменений, с её особенными сочетаниями элементов в живой материи – лишь отдельный эпизод в великой химической истории нашей планеты. Из продуктов Земли черпает свои силы жизнь, а смерть в вечном круговороте веществ возвращает «мёртвой» природе то, что было у неё взято». И ещё: «Всюду один и тот же закон природы – глубокая связь каждого явления и каждой системы с окружающими условиями, постепенная замена одних равновесий другими, смерть как превращение в новые устойчивые формы и как зарождение нового, лучшего будущего. В этом заключается… вся сложность химических превращений и физических процессов, наконец, вся жизнь человека с её постоянной борьбой и постоянными исканиями». Лучше, глубже, ёмче не скажешь.

Никогда не мог понять, как можно приватизировать землю или воду. Мой стихийный антикапитализм, имеющий и этическое, и эстетическое обоснования, рос из понимания воды и камня как стихий – огромных, вечных, куда более серьёзных, чем зыбкий и кратковременный человек. А раз так – как может человек владеть ими? Как можно верить себе хоть на миг, «покупая» их и «приватизируя»? Это похоже на игры детей в песочнице. Или муравьи бы решили вдруг, что им принадлежит заводской цех. Ничего никому не может принадлежать вообще, что за категория такая – «принадлежность»? Всё и все связаны в одно целое, пусть мы и пытаемся забыть, перестать ощущать эту цельность, разбивая окружающий мир на множество отдельных и якобы не связанных друг с другом частей и выстраивая между этими частями неестественные отношения.

Это мы принадлежим земле и воде, а не они нам.

По сравнению с человеческой цивилизацией тщеславия (даже с гениальными книгами, прекрасными машинами, убийственно совершенным оружием) камень представляется абсолютной ценностью. Конечно, в той только степени, в какой может быть названа абсолютной ценностью сама наша планета. В масштабах космоса и она – кратковременное скопление атомов, которое скоро будет распылено на частицы. Но с точки зрения короткой человеческой жизни камень вечен – более чем вечен, потому что само слово «вечность» увечно, оно обозначает всего 100 лет, то есть мгновение, а должно обозначать – бесконечность. Камень не вечен, но многовечен . Если бы он мог написать автобиографию, люди устыдились бы собственной ничтожности, сопряжённой с несоразмерными амбициями. Посмотришь на камень – и понимаешь, как убог человек. Видишь, что на самом деле человеку не должно быть ничего нужно, потому что человека почти нет. Деньги, слава – зачем? Мотыльку, который умрёт завтра или даже сегодня?

Камень – другое дело. Камень – более настоящий, более увесистый, камень – существует. Розанова осенило: «Мы проходим не зоологическую фазу существования, а каменную фазу существования». Почему-то мы считаем себя живыми, а камень – неживым. Но есть нефть, коралл, янтарь, жемчуг – переходное звено от дерева и животного к камню. Есть слоновая кость и панцири черепах – минералы биогенного происхождения. У меня не получается противопоставить «живую» природу «неживой». Для меня они равно живые – и рыба, и дерево, и кристалл. У камня есть своя ДНК – кристаллическая решётка. В камне присутствует, равно как и в так называемой живой природе, мощное творческое начало, стремление к высокой организации, и поэтому я не понимаю, за что камень относят к неживым предметам. Камни я склонен понимать как особую форму жизни. Вздрогнул, прочитав прозрение сурового каторжанина Шаламова: «…Камень тоже родится не камнем, а мягким маслообразным существом. Существом, а не веществом. Веществом камень бывает в старости». Откуда он знал это?

И вот ещё откровение, у Мамина-Сибиряка, внимательно всматривавшегося в камни (камни похожи на те «волшебные» закодированные картинки, настоящее содержание которых откроется только тому, кто будет долго и сосредоточенно на них смотреть): «В камне есть своя жизнь, тёмная и неисследованная, проявляющаяся в форме кристаллизации, в сопутствии известным горным породам, в антипатии к другим, в отношениях к свету, электричеству и химическим реагентам. Именно эта кристаллическая форма встала на границе, отделяющей органическую природу от мёртвой материи, и человеческий глаз пытливо ищет здесь ответа своим внутренним свойствам, запросам и тёмным органическим движениям. Мёртвая земля смотрит на человека этими цветными глазами, говорящими о тайниках скрытой в ней жизни».