Юлия Качалкина - Источник солнца (сборник)

Так мы жили.

Именно в тот день с дождем, когда я сидела на крыльце, мы с бабушкой решили отправиться в лес за дикой клубникой. Мы выдвинулись после обеда, дождь перестал, и небо прояснилось, давая нам надежду на тихий вечер. Как всегда, я шла впереди, обследуя попадавшиеся мне кустики в точках ягод. Раздвинув очередной такой куст, я нос к носу столкнулась с собакой, которая, по-видимому, искала тут лягушку или ежа, надеясь позабавиться. Это был рыжий кокер, суссекс-спаниэль с большими ушами и человеческими глазами, с длинными-предлинными белыми усами, торчавшими в разные стороны и блестевшими сотней капелек осевшей воды.

Он тявкнул и обнюхал мои ботинки. Потом с независимым видом повернул в сторону и пропал в траве. Тогда-то я и услышала низкий голос, звавший собаку по имени, обернулась и впервые увидела его. Моего Валентина Александровича.

–

…что ты делаешь?

– Я пытась поймать солнечный луч.

Только у меня это плохо получается.

Около дома я зачерпываю полное сито солнечного света, но когда захожу внутрь, то он убегает от меня…

Я обернулась и увидела, как из плотной завесы мокрого тумана выходит высокий полный человек, опирающийся правой рукой на изящную резную трость. Одет он был в белую рубашку, рукава которой закатал гораздо выше локтя, и темные вельветовые брюки, потертые на коленях. Двигался медленно, словно преодолевая какое-то увечье. Густые седые волосы доходили ему до плеч и при каждом шаге волнообразно вздрагивали, падая на лицо засаленными прядями.

Замечательное это лицо хранило следы былой красоты, и было в нем какое-то странное неуловимое выражение, оно порой вспыхивало, озаряя черты мягким внутренним светом. И ты, глядя на него, понимал, как много знает про все на свете стоящий перед тобой!

И еще догадывался, как влекло его желание рассказать кому-нибудь, кто согласится быть ему другом, обо всем том, что случилось с ним за долгую жизнь, ибо он был немолод. Не хотелось бы говорить стар, хотя это слово и звучало вернее.

Потребность говорить росла в нем, вероятно, по мере ухода от цивилизации и времени молодости, для которого слова значат не так уж много. Господи! Сколько же он молчал! – следовало бы воскликнуть мне, стоило только взглянуть на постоянно приоткрытый рот этого человека, еще не знавшего, каким образом обратиться ко мне, но уже готового это сделать.

Я подумала: надо же, есть еще более сумасшедшие люди, чем мы, – они ГУЛЯЮТ В ДОЖДЬ С СОБАКАМИ!

– Я вижу, вы познакомились с моей Лори, – протянул он улыбаясь и щуря лукавые глаза, – она редко подходит к незнакомым. Но для вас, видимо, сделала исключение. Нехорошо, дорогая, – он согнулся, как к ребенку, обращаясь к спаниелю, который стоял у его ног и внимательно слушал, повернув голову набок, – ты пристаешь к незнакомым людям. Ну разве ведут себя так воспитанные собачки? – Лори получила свою порцию мясных шариков, припасенных хозяином для лесной прогулки в глубоком кармане брюк.

Потом этот странноватый человек прищурился на меня и начал рыться то в кармане рубашки, то в заднем кармане брюк. Наконец он извлек оттуда пачку сигарет и зажигалку, проникновенно затянулся, глотнул дым и выпустил его кольцом через рот. На правом его мизинце золотился перстень с каким-то красным камнем. Вероятно, рубином.

– Прошу извинить мне мою давнишнюю слабость, – продолжил он, стряхивая окольцованным мизинцем нагоревший столбик пепла, – я курю. Ничего не могу поделать! Я весь во власти вредных привычек… – Он помолчал, разглядывая во мне свою следующую реплику, и спросил: – Вы, разумеется, очень любите лес, раз отважились прийти сюда в такую погоду?

Только тут я заметила, что давно уже стою с приоткрытым ртом, и спешно его закрыла, чтобы, впрочем, вновь открыть его и ответить:

– Сегодня дождь. Мы обычно остаемся дома, но дождь уже очень давно, поэтому мы все равно пошли.

Я заметила вопросительное выражение в его глазах и догадалась, что относится оно к моему нечаянному «мы».

– Я и моя бабушка, – исправилась я.

Тут, избавляя меня от дальнейших объяснений, из кустов ежевики вышла моя Люся. Из тех же самых, что и его собака. Это совпадение невольно позабавило меня: бабушка, следует отметить, была очень интеллигентной женщиной и отличалась чудным воспитанием. Я определяла ее интеллигентность своими куда более простыми приметами: она носила высокую прическу под странным именем «химическая завивка», всегда норовила сказать «красИвее», когда кто-то рядом говорил «красивЕе», прочла всю «Человеческую комедию» и вдобавок ко всем этим несомненным достоинствам, умела готовить гениальные котлеты. Их любили без ума – и я, и все-все-все. Однако была в ней и еще одна прелесть: она очень настороженно относилась ко всем, о ком не знала или хотя бы не слышала. Моего странного знакомого она видела тоже впервые и потому поздоровалась сдержанно. Он ответил поклоном, глубоким, насколько ему позволял живот, и сказал, что имя Людмила ему напоминает его собственную внучку.

– Меня зовут Валентин Александрович, – озвучил он, как я догадалась, специально и для меня. – Ваша девочка уже познакомилась с моей Лори. Лори! Иди, иди сюда! Ко мне, – позвал он, и тут же из высокой травы вылезла его собака, у которой из пасти торчало две лягушачьих лапки. – Она по натуре охотник. Только вот дичь для нее маловата.

Некоторое время мы молчали вчетвером, но скоро Лори это надоело, и она, демонстративно повернувшись к нам задом, занялась своей лягушкой. Я никогда раньше не видела собак со столь высоким и ярко выраженным самомнением, как эта. Ее поведение, признаться, возмущало: она не искала дружбы со мной! А ведь собаки, всем известно, так любят детей… я недоумевала. Валентину А. такое положение дел казалось совершенно естественным. Впрочем, ни ему, ни мне не дано было в ту пору знать, насколько близко мы сойдемся в будущем, каким верным и, возможно, единственным за всё детство другом станет для меня его собака и как сам он изменится от общения с нами.

В ту пору он не знал даже моего имени.

– Однако я не имею чести знать вашего имени, мой друг. – Он обратился ко мне все теми же старинными словами, какими вообще любил изъясняться, даже когда речь шла о вещах весьма и весьма обыденных. «Мой друг» наполнил меня каким-то радостным чувством ученичества по отношению к нему. Не могу подобрать выражения более точного.

– Катя.

– Ну что ж, Катя. Будем знакомы.

Не скрою, собака занимала тогда меня гораздо больше, почему я и предпочла ее молчаливое общество словоохотливому хозяину. Он же, в свою очередь, перешел на сторону бабушки, наконец обретя надежду наговориться всласть. Сейчас я думаю, что у него вряд ли когда-нибудь еще были столь благодарные и внимательные слушатели, какими были мы. Но, может быть, я ошибаюсь.