Юлия Вознесенская - Звезда Чернобыль

Наташа каждый день поднималась в половине шестого. Она готовила детям завтрак, поднимала Ваську и везла его в ясли на другой конец города, а потом еще раз ехала через весь город на службу. Вечером этот путь повторялся, и домой она являлась не раньше семи, а то и позже. Надо было по дороге еще и в магазины заглянуть, покупки сделать. Старшие дети поднимались и завтракали самостоятельно. Мальчик, как оказалось, был сыном Андрея Петровича от первого брака. Его бывшая жена во время следствия над ним категорически отказалась от всяких связей с ним, наговорила много лишнего. А потом, после суда, вдруг заявила, что не намерена «воспитывать сына врага народа». На самом деле, как говорили ее и Андрея Петровича общие знакомые, ей подвернулся неплохой вариант нового замужества, но мешал ребенок. Она сдала мальчика в детский дом. Андрей Петрович каким-то образом узнал об этом и очень переживал. И тогда Наташа взяла Юру к себе. Мать согласилась отдать его при условии, что он будет прописан «на жилплощади отца», то есть у Наташи. И Юра стал для Наташи третьим ребенком. Ей, как жене политзаключенного, помогал фонд Солженицына, но помощи этой было недостаточно. Они жили бедно. И при этом Наташа, замученная работой, разъездами из одного конца города в другой, домашними ночными стирками и штопками, помогала семьям других политзаключенных, как бы замещая осужденного мужа. Питалась она с детьми в основном супчиками, молоком, картошкой да кашей. Фрукты в доме были редкостью, колбаса и сыр покупались самые дешевые, мяса почти не ели. А в холодильнике у Наташи стояли банки с тушенкой и колбасным фаршем для лагерных сидельцев, лежали копченые колбасы и плитки белого шоколада из Швейцарии. И никогда даже дети к этим дефицитным продуктам не прикасались. То же было и с деньгами. В дом приходили люди и приносили изрядные суммы. Наташа из какого-то потаенного места доставала свою тетрадь с зашифрованными записями, что-то отмечала, с чем-то сверялась, и в тот же вечер развозила эти деньги по адресам Кто-то при Анастасии однажды ей посоветовал: «Ты бы взяла такси, ведь эта семья живет на другом конце Москвы». – «Ты шутишь! Такие деньги за такси!» – ответила Наташа и поехала трамваем. Вернулась она поздней ночью и наутро едва не проспала.

При Анастасии Наташа получила и посылку из-за границы. В этот же вечер она собрала друзей, и у них началось обсуждение, кому что передать.

– Шоколад, кофе, конфеты с витаминами – это для посылок. А вот кому отдать джинсы? У кого из наших самый драный зад? – весело спрашивала Наташа.

«Самый драный зад» оказался у какого-то художника-нонкомформиста. Художник был немедленно вызван по телефону и получил свои джинсы. И только детские ботиночки Наташа, оглядев компанию, попросила себе.

– Если нет другого босявки на этот размер, можно я их возьму для Васьки? Детской обуви в магазинах днем с огнем не найдешь.

Из пестрой заграничной кучи продуктов и одежды одни эти ботиночки в доме и остались. Да еще старшим детям была выделена шоколадка на двоих, по настоянию гостей, и то лишь потому, что одна плитка оказалась не белого, а обычного шоколада – такой в лагеря не принимали.

Идеи идеями, взгляды взглядами, а вот эти ботиночки и протоптали тропинку в сердце Анастасии. Видя, как разрывается Наташа между работой, домом и «благотворительностью» – Анастасия все еще про себя произносила это слово иронически, памятуя горьковское «не унижать человека жалостью», – она, в конце концов, решила стряхнуть свою тревогу, приводящую ее в состояние окаменения, и чем-то помочь Наташе по дому. Кроме желания помочь, у нее был и простой разумный расчет: Наташа избавила ее от дороговизны гостиничного житья, и она должна за это побаловать ребятишек свежими овощами и фруктами.

Но московский рынок снова напомнил ей о Чернобыле. Когда она купила уже и огурцы, и редиску, и клубнику, купила даже букет цветов Наташе и уже вышла за ворота рынка, она увидела плачущую женщину с двумя большими корзинами, окруженную кучкой мрачных людей. Проходя, она услышала слова: «Та я ж не с Припяти, я ж с-под Киева!..» Анастасия тотчас подошла к плачущей и спросила, в чем дело и почему она поминает Припять?

– Редиска у нее зараженная. Радиацию привезла… Ездят торговать отравленным товаром, рвачи, – сердито сказала старушка с пучком редиски.

– Та кто ж его знает, откуль в редиске эта радиация? Мы ж от Чернобыля далеко, аж за Киевом! Дома-то нас и не проверяли.

– Представляете, что же тогда творится в самом Киеве? Что там продают на рынках? – возмущались женщины.

Подошел милиционер.

– А ну, гражданочка, забирайте свои корзинки и чтоб я вас больше тут не наблюдал. И вы, граждане, не скопляйтесь, не скопляйтесь. Не положено. Купили, что хотели, – и расходитесь по домам. Не сейте мне тут панику. Не положено. Это вам не Киев.

На одних наступая, других просто подталкивая, милиционер в секунду разогнал любопытствующих. Осталась одна Анастасия. Ее он не задел.

– Скажите, пожалуйста, а что, собственно, произошло? Я не здешняя, я из Ленинградской области.

– А-а! Ну то-то вы и спрашиваете. До вас-то не дошло, поди. Проверяют у нас в Москве товар, на всех рынках проверяют. На радиацию.

– И что, случается?

– Да сколько хочешь! Сами-то сейчас видели.

– И что тогда?

– Не допускаем к продаже. Чего ж еще с ними делать?

– А зараженные продукты уничтожаются?

– Да нет, где там! Такого распоряжения нету. Да ведь эти спекулянты сразу воспользуются случаем и станут требовать, чтобы им заплатили за уничтоженные продукты.

– Так ведь они же могут их повезти на другой рынок!

– Так они и делают. Ездят с рынка на рынок, авось где проскочат. А не проскочат, так тут же возле рынка за углом продадут. Желающие найдутся, если цена подешевле. Да и черт ее знает, эту радиацию, – поди разбери, что это такое! А спекулянты… Такой уж это народ проклятый, хоть бы уж скорее с ними покончили… Да вы откуда приехали, что простых вещей не знаете? – вдруг спохватился милиционер. – Откуда вы, гражданочка, а? А документик у вас есть? Паспорт есть?

Анастасия послушно достала из сумочки паспорт и протянула милиционеру.

– Так, со Свири, значит. По профессии кто будете?

– Директор сельской школы.

– А, ну вам можно в Москву ездить, забирайте ваш документик.

Анастасия хотела было поинтересоваться, а кому нельзя ездить в Москву и почему, но постеснялась: милиционер этот и так уж достаточно ее просветил. Она перехватила свою сумку в другую руку и отправилась поскорей к Наташиным ребятишкам, угощать их. Только дома она долго мыла каждую ягоду под краном. Редиску она сунула в мусорную урну еще по дороге.

Анастасия провела у Наташи несколько дней, и каждый день приносил хоть какие-то известия о Чернобыле. Больше стало появляться материалов и в газетах, правда, все больше это были сообщения о героизме тех, кто работал на ликвидации последствий аварии. О судьбе больных и вообще о жителях района аварии информации было крайне мало, и носила она явно выраженный характер умалчивания.