Владимир Гурвич - Баловень судьбы

Обозинцев подвел меня к лифту, на нем мы поднялись прямо в большую комнату, где уже был накрыт стол. Я быстро убедился, что из всех придуманных за историю человечества блюд, на нем находилось большинство. Невольно у меня потекли слюнки.

Кажется, Обозинцев заметил мою реакцию, так как он явно оживился, словно обнаружил во мне слабинку. Он усадил меня на мягкий стул, а сам сел напротив. Затем взял бутылку французского коньяка и, не спрашивая согласия, разлил его по рюмкам.

– Давайте выпьем за встречу и за продолжение так приятно начавшегося знакомства. Я не сомневаюсь, что оно будет обоюдно полезным. Знаете, у меня всегда вызывают симпатию боевые офицеры. Я заметил, что люди, которые прошли войну, совсем другие, чем те, которые на ней не побывали.

– Но откуда вы это могли заметить. Разве вы тоже воевали?

Обозинцев снисходительно засмеялся.

– Разве по мне похоже, что я воевал. Но я являюсь председателем краевого фонда помощи военнослужащим, пострадавшим во время военных действий. И я вижу этих людей. Война приносит в человеческую душу нечто такое, что, как закаленная огнем сталь, делает ее более прочной и цельной. Мне бы очень хотелось, чтобы мы с вами бы сблизились даже в независимости от наших с вами дел. Скажу честно, мне нужны такие люди, на них можно положиться, как на самого себя. У меня большой бизнес, а вот надежных помощников очень не хватает. Кто готов работать не только за деньги, но и за совесть. Выпьем за тех немногих, кто умеют презирать смерть.

Такого коньяка я еще никогда не пил, это был нектар, а не всем известный напиток. Обозинцев заметил, какое впечатление произвело на меня содержимое бутылки.

– Не правда ли, замечательный коньяк. Хотите еще?

Я кивнул головой.

– Но вы не правы, те, кто был на войне, вовсе не презирают смерть. Страх смерти одинаков у всех людей. Все дело в том, что одни способны его преодолевать, а другие нет. Причем, те, кому это удается успешно делать во время военных действий, в других ситуациях нередко проявляют малодушие, а то и трусость. Я сам видел, как бывшие герои, попав в гражданскую жизнь, начинают бояться буквально всего, подчас самых пустячных проблем.

– Да, – задумчиво произнес Обозинцев, – наверное, вы в чем-то правы. Мне как-то не приходила такая мысль в голову. Проявлять геройство на войне, наверное, действительно в чем-то легче, чем на гражданке. Там сама ситуация требует от человека определенных качеств, а тут все непонятно, все как-то смещено. Бывает нелегко определить, кто друг, кто враг, кто поможет, а кто нанесет удар из-за угла? Я сам с моим богатым опытом иногда ошибаюсь, а что уж говорить о тех, кто приходят в эту жизнь, словно младенцы, неопытными.

Он очень неглуп, думал я, отправляя в рот очередной кусок заливной осетрины, густо смазанной хреном. С ним надо ухо держать востро, ему обвести другого вокруг пальца ничего не стоит. Он заговорит, загипнотизирует своим приятным обращением и обворожительными манерами кого угодно.

Обозинцев в очередной раз наполнил мою рюмку янтарным коньяком.

– Хочу выпить за вас, за ваши успехи. Я знаю, у вас сейчас в жизни непростой период, много новых впечатлений. – Внезапно он хитро улыбнулся. – А скажите честно, какое на вас впечатление произвела мадам Успенская? Обворожительная женщина, не поддаться ее обаянию невозможно. А как вам, удалось?

Судя по всему мой ответ было легко прочесть на моем челе, поэтому Обозинцев вдруг рассмеялся. Впрочем, смех его звучал не обидно, а скорее даже сочувственно.

– Все понимаю и сопереживаю вам. Устоять перед такой женщиной так же трудно, как остаться на ногах, когда попадаешь в эпицентр торнадо. Только один вопрос: для вас это серьезно? Спрашиваю не из любопытства, а из чисто прагматических соображений. Ваши чувства могут повлиять на ваши решения по поводу продажи акций.

– Не думаю, – сказал я.

– Дай-то бог. – В голосе Обозинцева послышалось облегчение. – Я еще в молодости взял за правило не смешивать любовь и бизнес. Поверьте, когда это происходит, это не приносит добра ни бизнесу, ни любви.

– Я не собираюсь это смешивать. Чувства приходят и уходят, а деньги остаются.

– Вот это абсолютно деловой подход. За это нужно еще раз выпить.

Я не стал отказываться, вместо этого подцепил вилочкой круглую, как колесо, густо посыпанную сахаром дольку лимона. До чего же бывает иногда хорошо жить. И я тоже смогу себе устроить такой же небесный уголок, с деньгами попасть в рай не составляет большого труда.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Обозинцев, когда мы вышли изо стола.

– Отлично.

– Тогда не хотите ли пострелять. У меня это одно из самых любимых занятий Вы, как военный, тоже, наверное, его любите.

– Почему бы и нет.

– Тогда пойдемте за мной.

Мы вышли на поляну, расположенную за домом. Там я снова увидел знакомого посланца Обозинцева. Он протянул мне спортивное ружье.

– Вы не против, если мы устроим соревнование, – предложил хозяин усадьбы. – Стрелять без соперника не так интересно. А особенно, когда у меня в доме такой стрелок, как вы. Не возражаете?

– Буду только рад.

– Давай, – приказал он своему человеку.

Парень зарядил в автомат тарелку, и она взвилась вверх. Первые несколько выстрелов я промахнулся, крепкие коньячные пары лишали твердости руку и меткости глаз. Но затем я справился с легким опьянением и стрелял без промаха.

Обозинцев тоже стрелял неплохо, но в нем чувствовался любитель, а не профессионал. До сих пор он казался неуязвимым и непоколебимым, как сфинкс, но сейчас я заметил, что он нервничает. Каждый очередной промах выводил его из себя.

Мы отстрелялись, я выиграл с большим преимуществом. Обозинцев с натянутой улыбкой пожал мне руку.

– А вы действительно замечательный стрелок, – похвалил он меня. – Вам не стоит попадаться где-нибудь в лесу. Вашу победу просто необходимо отметить.

Словно из-под земли появился еще один примерно такого же вида парень, что и мой знакомый. В руках он держал поднос с бутылкой и двумя рюмками.

– Прошу в дом, – пригласил Обозинцев, после того, как мы поставили на поднос опустевшие сосуды. – Теперь можем поговорить и о деле.

Мы снова оказались в той же комнате, где проходила наша трапеза. Однако все ее следы были уже убраны, и стол украшала экибана из бутылки вина и вазы с фруктами.

Мы уселись в кресла, Обозинцев взял бутылку и разлил вино.

– Это мое любимое вино, – известил он меня. – Попробуйте.

Я попробовал и уже не в первый раз признал, что вкус у этого человека отменный.

– Нравится?

– Очень. И дом, и еда? и вина. Нелегко представить, что в наше время кто-то может жить так, как вы.

Обозинцев, не скрывая своего удовлетворения, засмеялся.