Николай Климонтович - Парадокс о европейце (сборник)

24) В декабре того же 27-го года на XV партийном съезде по поводу отставания сельского хозяйства от промышленности Сталин произнес ставшие роковыми для русского крестьянства косноязычные слова: выход в переходе мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли. В знаменитой сталинской Истории ВКП (б). Краткий курс о необходимости коллективизации сказано: не подлежало сомнению, что при таком состоянии зернового хозяйства армия и города СССР должны были очутиться перед лицом хронического голода . Трудно сказать, верил ли сам Сталин в эффективность колхозов или в этом решении было больше от ненависти к русскому крестьянину, ни брошюр Ленина, ни его трудов не читавшего. Так или иначе, сработала странная логика – коли яиц не хватает, надо зарезать курицу. И на голод в очередной раз обрекли не город, а миллионы крестьян.

25) Иозеф говорит, по-видимому, о незаконченном романе Федора Решетникова Горнорабочие . Однако то ли Нина ошибалась, то ли рассказчик что-то напутал, но Решетников родом был не из Перми, а из Екатеринбурга. И не был старообрядцем: этот миф родился, скорее всего, потому, что он писал о кержаках (очерк Подлиповцы для Северной пчелы ). Умер писатель в возрасте 40 лет в Санкт-Петербурге, где служил в департаменте Министерства финансов. Есть легенда, что смерть его походила на кончину Эдгара По: простудился, заснув спьяну на скамейке, и умер от воспаления легких.

26) Речь идет о Прокофье Акинфиевиче Демидове (1710–1786).

…И был сад.

Подробности его жизни сообщали дети.

Сад запустелый и давний – до войны таких садов, с узловатыми старыми яблонями и тучными лопухами по забору, было много на московских окраинах.

В далеком его углу оказался пруд: ива, тень, камень, тина. В другом, тоже глухом, обнаружена была ободранная, в летах кукла с проломанной головой. Там же нашелся еж, важный и пышный, утыканный иглами, точно внутри он был ватный.

На ближней к веранде сосне лепился дятел-гордец в черном, с красной грудкой мундирчике – и не желал подаяний. Днями он упорно чередовал точки с тире и не отвлекался от работы даже на вкусные крошки сухого американского печенья. Позже крошки подбирали белки.

Мармелад Персидский горошек заодно с пастилой Роза Люксембург – Иозеф именовал ее люксембургской розой , Нина находила это переименование не слишком приличным – приобретали в Москве, в кондитерской на улице Пятницкой. Магазин, дети знали, был богатый и темный изнутри, как мамина черного лака шкатулка, с китайскими карнизами в золотых завитках, пахнул молотым арабским кофе и орехами в меду, манил ядовитой опасной сладостью… Ни пастилы, ни мармелада белкам, конечно, не доставалось, печенье девочки считали достаточным вспомоществованием пушистому грызуну…

Дети взрослели.

Уже почти двадцатилетний Юрий из озорного веселого отрока – в детстве был похож на отца – вырос в заносчиво-рассудительного юношу-всезнайку. Поучал мать, когда та отгоняла салфеткой надоедливую осу от блюдца с вареньем – не любила жужжащих дачных насекомых: не маши на нее, мать, тогда и она тебя не тронет . Оса меж тем металась и гудела… Вырос дидактичным, вот как. И к вещам бережлив – есть такие люди, которые пользуются самыми привычными удобствами жизни, будь то хоть простая зубная щетка или расческа, с таким тщанием, будто лакомятся, – неприятно смотреть. Это качество, как правило, не свидетельствует о талантливости. Что ж, возможно, станет прилежным учителем, недаром пошел в педагогический…

Теперь Юра навещал родителей и сестер лишь по воскресеньям, предпочитая на неделе жить в городе, ближе к своему институту, учился на историка. В последний свой приезд вышел к завтраку в одной майке, ковыряя после умывания полотенцем в ухе, будто здесь было комсомольское его общежитие. На замечание матери дерзко отвечал без тени шутки: вон наши советские самолеты как высоко летают, а ты все учишь меня не ставить локти на стол . Принялся терзать дальневосточных крабов – чем положить на тарелку, лазил вилкой прямо в голубую жестяную банку. Заговорил зачем-то об Африке, перепутал бабуинов с бедуинами . Нина его поправила. Стал взахлеб спорить. А когда понял, что не прав, покраснел, содрал салфетку с голой шеи и накричал на мать. Где научился, не иначе как на своих собраниях, в семье никто никогда не повышал голоса. Хорошо, Оси не было в то утро – спозаранку за ним прислали автомобиль. И Нина подумала, что за всеми этими пореволюционными невзгодами, за многими переездами она упустила воспитание сына, он вырос бесцеремонным, ерепенистым. Зато девочки вышли деликатны и прелестны. Ну, мамина жуковская Светлана еще мала, всего восемь, и тоже походит на отца, хоть и не мальчик. А вот папиной сербской Ёлочке уже двенадцать, обещает быть пышнокудрой красавицей – в медь. Притом зеленоглазой.

…Едва зажглись первые гирлянды электрических огней, а на самом верху плотины загорелось имя Ленин , американцы стали покидать Днепрострой.

Иозеф с семьей тоже вернулся в Москву.

На период оформления документов для выезда из страны ему предложили переводческую работу в посольстве. Их поселили в поселке Немчиновка, на казенной даче, где улицы именовались просеками. Их адрес был теперь: Семнадцатая просека, дом четыре.

Это было странное поселение: огороженное и охраняемое, въезд через шлагбаум с офицером на часах. Кроме нескольких дач, что нанимало для своих сотрудников небольшого ранга американское посольство, были здесь и служебные дачи советских чиновников уровня высокого.

Скажем, еще недавно за забором у них жил глава московской таможни – Нина не могла взять в толк, зачем в Москве нужна таможня, до границы все-таки неблизко, называла соседа за глаза Чичиковым. Забрали его две недели назад – последнее время он на службу не ходил, жену держал в Москве, сам же поселился на даче, водил баб и очень пил. Видно, уже ждал ареста.

Впрочем, все, кажется, было прекрасно и удобно.

Бодро извивались в простенках между окнами с теплой южной стороны дома жгуты дикого винограда, его широкие листья уже покраснели, хоть шел еще июль. С продуктами никаких проблем – почти все есть в лавочке прямо на их территории, снабжаемой через Военторг. К семье приставлена вполне добросовестная и сноровистая молоденькая домработница Варя от Бюробина [25] *. Через день приходила из ближайшей деревни опрятная молочница, у нее был свой пропуск, от нее пахло полевыми цветами, сеном и – сдобно – пшенной кашей на парном молоке. Совсем на американский манер раз в три дня специальный мусоровоз забирал выставленные за калитку пакеты.