Виорэль Ломов - Неодинокий Попсуев

Пройди клинок двумя сантиметрами выше, и этой статьи не было бы. Врачи вытащили Попсуева с того света, но после больницы он уже не смог вернуться в большой спорт. Сергей тогда был студентом четвертого курса Московского энергетического института.

Я на время потерял следы Попсуева и вдруг узнал, что по окончании МЭИ он оказался в нашем городе, на «Нежмаше». Мне стало интересно, как сложится его жизнь на поприще инженера. Уверен, что я еще не раз вернусь к нашему герою.

– Читали это? – спросила Несмеяна, протягивая Попсуеву газету.

– Что там? – небрежно спросил он. – Про завод?

Несмеяна ткнула в заголовок ««Признанный спортсмен, непризнанный ученый?»:

– Про вас. Признание в любви.

Попсуев прочел, взглянул на Несмеяну. Та произнесла с насмешкой:

– Видите, чем кончилось? Сколько месяцев убили на эксперименты? Восемь? Десять? Это пустяк, не расстраивайтесь. Не всю жизнь, как Свияжский. Я же говорила: на заводе не шпагой, рельсом надо махать. А для этого надо, Попсуев, не уметь, а сметь. Смелость города берет.

Попсуев стиснул в кулаке газету и, ни слова не говоря, бегом припустил в заводоуправление. Через десять минут он зашел в приемную главного инженера.

– У себя? – хмуро спросил Сергей секретаршу. Та с интересом посмотрела на взъерошенного молодого человека.

– Вам что? – певуче протянула она, припоминая: Попсуев, из третьего.

– Главный здесь?

В Сергее всё кипело. Он понимал, что нарушает субординацию, что еще минута, и его карьера пойдет к черту, но уже не мог справиться со своей злостью на несправедливость судьбы. Справься – понял бы, что судьба всегда благоволила ему, даруя лучший из возможных вариантов. Но нет, нет, нет и нет! Он вновь на дорожке, и еще посмотрим, кто кого! И он не только саблист, но и судья. Душу его наполнял восторг, оттого что он сам «замутил» всё это.

– Борис Григорьевич занят, – певуче произнесла секретарша. Она еще в прошлый раз обратила на Попсуева внимание. Диковат, но хорош. Девушка улыбнулась ему. – О чем доложить?

Сергей направился к двери.

– Я же сказала, Борис Григорьевич занят, – дрогнувшим, но по-прежнему певучим голосом произнесла она с чарующей улыбкой, встав на пути Попсуева. Тот легко поднял труженицу под локотки (она зажмурилась, когда увидела в его глазах бешеные огоньки) и отставил в сторону.

– Это что же получается! – с порога бросил Попсуев, взмахивая газетой как саблей.

– Я вас не вызывал. Выйдите!

– Нет уж! Не уйду, пока не получу ответ, почему меня не включили в число авторов статей и почему ваш зять защищает по моим материалам диссертацию?! – Попсуев с грохотом вытащил стул из ряда, упал на него, закинул нога за ногу.

– Вы что себе позволяете? – побагровел главный инженер.

В открытую дверь заглянула половина секретарши. Рапсодов как-то беспомощно взглянул на нее и махнул рукой. Та скрылась, и вскоре появился начальник режимной службы Синьков. Преторианец молчком подошел к Попсуеву и крепко взял нахала за шиворот, захватив клок волос. Сергей отбросил стул из-под себя, перехватил руку Синькова, а второй рукой схватил его за мягкий подбородок и швырнул на стол в направлении Рапсодова. Режимник заскользил, сметая бумаги, а Попсуев покинул кабинет, хрястнув дверью. Синьков, не смея взглянуть на Рапсодова, лазил под столом и собирал сметенные листочки.

Секретарша подскочила со своего места и непроизвольно сделала пару шажков к выходу. Сергей сел за ее стол, взял лист чистой бумаги и размашисто набросал на нем несколько строк. Оставив лист на столе, пошел в общежитие.

– Я его посажу! Он у меня, сукин сын, на рудники пойдет! Он у меня в дурдоме сгниет! – трясся от возбуждения главный инженер, бестолково перебирая на столе документы и письма, понимая, что всё уже свершилось: Попсуев хоть и буян, да герой, а вот он слабак.

Через пять минут о случившемся доложили Чуприне. Передали и заявление Попсуева: «Директору завода т. Чуприне И.М. от старшего мастера цеха № 3 Сергея Васильевича Попсуева. Заявление. Прошу уволить в связи с подлым поведением руководства завода. С.В. Попсуев».

Чуприна вызвал Рапсодова, с искорками в глазах расспросил, что за корриду устроил тот у себя в кабинете. Главный объяснился, протянул газету. Пока директор читал, Рапсодов, не умолкая, грозил Попсуеву всеми мыслимыми и немыслимыми карами:

– Он у меня волчий билет получит!..

– Ладно, Борис Григорьевич, хватит сопли жевать. Сам кашу заварил. Ты заявление читал? А статью? Почитай, почитай! Шибко вы парня обидели.

– Кто кого еще обидел.

– Сам обиделся? Прям унтер-офицерская вдова! Обиду проглоти, радуйся, что не получил, как Синьков. Почему я ничего не знал про это? Что автор Попсуев? Почему этот… Бебеев… украл чужой труд? Кто готовил это?

– НИЛ и главный технолог.

– Передай, чтоб подмылись, через десять минут ко мне. И Берендея позови, но не к началу.

– Иван Михайлович!

– Чего тебе?

– Но я не давал интервью! Я не знаю никакого Кирилла Шебутного!

– Ладно, иди! Не знает он… Знаем мы!

Каково было удивление Попсуева, когда в семь вечера в комнату зашел Чуприна. Сергей лежал, закинув руки под голову и задрав ноги на спинку кровати, и размышлял. Пока вся эта утренняя возня никак не откликнулась, будто ее и не было вовсе. Не ясно было, что же теперь делать. Во всяком случае, идти на завод бессмысленно. «Надо ждать. Кто-нибудь сам придет. Смирнов, или Орест, или Берендей. А то и приедут – менты. И поведут под белы рученьки… А за что?!» Раскаяния не было в нем. Он даже представил невообразимое: «Рапсодов вызывает на дуэль. А я ему отвечу, как Арбенин: «Стреляться? с вами? мне? вы в заблужденье».

О Татьяне он не вспомнил ни разу. А вот Несмеянины слова «Надо, Попсуев, не уметь, а сметь. Смелость города берет» не таяли, а словно детские кораблики, качались на волнах памяти. И такая досада брала от них! А тут еще ее немеркнущее насмешливое лицо…

– Лежишь, мастер? – директор, озирая обстановку, стоял в дверях. За ним угадывались сопровождающие. Взглянув на них, Чуприна закрыл за собой дверь. Сцена напомнила Сергею египетскую фреску: фараон и людишки у его ног…

Попсуев поднялся с кровати.

– Да ты лежи. Имеешь право. Я ж пред тобой подлый человек. Чернорабочий или поденщик. Вот только, чтобы знал ты, категорию подлых людей на Руси упразднили еще в одна тысяча семьсот сорок втором году. Мальчишка! Да как смел ты написать мне эту цидульку! – Чуприна достал из кармана свернутый вчетверо листок.

Попсуев молчал, спокойно глядя в глаза директору.

– Погодь-ка, – вздохнул Иван Михайлович, положил ему свою широкую ладонь на плечо, усаживая на кровать. – Я зараз.