Виорэль Ломов - Неодинокий Попсуев

– Ты права, Несь… Но и я прав.

В парке на лужайке хороводились собаки, пять кобелей и сука.

– Как у людей, – махнул рукой Попсуев на собачью свадьбу.

Несмеяна ничего не ответила. Когда взошли на мост через реку, Несмеяна остановилась и долго смотрела вниз. Там возле серой уточки кружили три селезня, один из них, самый крупный, то и дело прогонял соперников от своей избранницы. Несмеяна вдруг рассмеялась:

– Не только у собак, у птиц то же самое… – а потом вдруг заплакала и воскликнула: – Как ты мог! Как ты мог, Сергей?!

– Прости меня, – сказал Попсуев. – Я скотина.

Через долгую минуту молчания Несмеяна произнесла:

– Я простила тебя. Прости и ты меня. Ты не скотина.

– Не прогонишь? – спросил Сергей, когда они подошли к дому Несмеяны.

– Я тебя никогда не прогоняла, – ответила она.

– А как же записка: «Одобряю выбор, проваливай навсегда»?

– Какая записка? Не помню. До больницы? Я тебя не прогоняла. Ты сам ушел. А наш уговор помню. Восемь дней осталось.

Несмеяна открыла дверь, Попсуев с щемящим чувством зашел в прихожую.

– Восемь так восемь, – вздохнул он. – Если восьмерку положить на бок, получится бесконечность. А что тут чемодан?

– Не успела убрать. Задвинь его за шторку.

И снова в окна светила круглая луна и не давала уснуть обоим. Им так много хотелось сказать друг другу, но что-то мешало сделать это! Оба боялись того, что могло навсегда разлучить их. Под утро Попсуев забылся, а когда очнулся, обнаружил на столе записку на томике Стефана Цвейга.

«Сереженька! Вернись к Татьяне, не разрушай семью. Она тебя любит. Меня не ищи. Я давно собиралась уехать, да всё тянула, думала, встречу тебя, тогда и поеду. Бог дал, встретила. «Единственное средство побороть любовь – бежать от неё», – так, кажется. Неся. P.S. Ключ отдай тете Лине. И подари ей Цвейга».

«…– Тебе, Сергей, пиво. – Берендей достал из огромной сумки ящик пива. – А вам, господа Валентин и Викентий, Михаил и Иннокентий, – ящичек горилки и две палки колбасы. Колбаса-то с жирком! С перцем! Твердая! Последний день Помпеи! Это я не тебе, Полкан. Лежи, лежи. Не начинали еще. Не обойдем.

Полкан-Помпей, не мигая, следил за происходящим на столе, стараясь не упустить главного момента – нарезки колбасы. Обычно ему перепадали самые сладкие хвостики, шкурки и, разумеется, отдельные кусочки, не вписывавшиеся в габарит контрольных образцов нарезки. Полкан, как вполне искушенный в подобных церемониалах пес, старался получить свое до праздничного салюта, когда делятся на четвертушки, восьмушки и еще мельче последние кусочки хлеба, колбасы и огурца и когда ему предлагают выйти освежиться на воздух, точно пили не они все, а он один…

…не верится, что мудрые мысли делают человека мудрым. Слушать надо собственное сердце. Не хочется думать о чем-то, где присутствуют умные слова. Хочется полежать у реки на зеленой траве или желтом песке, хочется забыть о том, что живешь в мире, населенном не муравьями и травинками, а людьми и их мыслями. Хочется уйти от решения проблем, которые люди ставят перед собой с единственной целью: всё время чувствовать себя человеком, то есть животным, изгнанным из Рая…»

Когда настал февраль, а зима была еще в самом разгаре, и казалось, что земля остыла окончательно и тепло не наступит больше никогда, Попсуеву стало совсем нехорошо. «Я не могу больше без нее, – решил однажды Сергей. – Я не могу больше без Несмеяны. Надо найти ее». Отбросив в сторону сомнения, взял купленные еще до Нового года французские духи и направился к ней. Сергей был уверен, что она дома, что она вернулась. Она встретит его, откроет дверь и скажет: «Пропащий вернулся!» И он ответит: «Я не пропащий, но я вернулся!»

Погода была отвратительная. Не сильный, но упругий, сырой, пронизывающий до костей северо-восточный ветер к вечеру усилился, переходя в метель. Усилился и мороз, резко и сухо. Из-за поворота выполз трамвай, квадратный, неуклюжий, холодный. Чуть ли не тот, в котором они встретились в последний раз. Внутри вагона, казалось, перекатывается оледенелый ком желтоватого света; стоял жуткий колотун.

Пассажиров не было. Кондукторша толклась в будке водителя, согреваясь калорифером и болтовней, а вагоновожатым был не иначе как сам Харон.

«Дуют ветры в феврале, едут люди в «Шевроле», а я еду на трамвае из гостей навеселе, – проползали в голове строчки, как серые дома за стеклом. – Что же это я полушубок не надел? А, надо было пуговицу пришить. Время пожалел. Можно ли оценить время, которое у тебя есть? А то, что потерял? А то, которого у тебя уже никогда не будет?»

И тут Сергей заметил, что едет в противоположную сторону. «Как же так?» – подумал он. Попсуев вышел из вагона, но решил пересесть не на обратный трамвай, а пройти переулком к автобусу. Прячась от обжигающего встречного ветра, поднял шарф до глаз и надвинул шапку на брови. Глаза слезились, козырек мешал обзору, хотя он и не нужен был, обзор, на этом тихом тротуаре. «А вокруг никого – ни машин, ни шагов, только ветер и снег», – вспомнил старую песню.

Девочка вдруг выросла перед его глазами и зажмурила глаза, и было у нее бледное-бледное личико, как двенадцать лет назад, когда она поднялась с асфальта. «А ведь она появляется всегда в переломный момент моей жизни, – вдруг пришло Попсуеву в голову. – И всегда предупреждает о чем-то. О чем? Да о том, о чем я ее не предупредил, – об опасности для жизни. Не попытался даже спасти ее, хотя мне это ничего не стоило. И кроме меня некому было спасти ее. Достаточно было согнать с перил. О чем же сейчас она предупреждает меня? Или в очередной раз указывает на мою…»

– В-вжи-кх!

Навстречу ему, едва не сбив с ног, пронеслась машина. Темная, огромная, с выключенными фарами. Пола пальто и рукав чиркнули по ледяной плоскости. Не успел Сергей еще осознать то, что был на волосок от гибели, а уже развернулся вслед машине, махал кулаком и орал нечленораздельно и яростно. Черная машина уходила вдаль. Красные огни делали ее еще более зловещей. Чего их занесло на тротуар? Сбить хотели? Пьяные? Придурки!

Попсуев сплюнул и пошел дальше – и тут же ощутил ужас. Обернулся – машина была в десяти метрах от него! Сергей прыгнул вверх, пролетел над машиной, оттолкнувшись от нее левой и тут же правой ногой, удачно приземлился – на четвереньки, как кошка. Машина с шипением проскользнула под ним. Сергей увидел себя как бы со стороны – целая серия кадров – и пожалел, что не осталось свидетелей столь славному трюку. Вот только по всем законам физики он должен был перекувыркнуться и растянуться на асфальте.