Александр Проханов - Крейсерова соната

– Ишь что делает воронье!.. – услышал он рядом недовольный рокочущий бас. Бородатый, сивогривый служитель в черном подряснике, тучный, могучий в плечах, стоял с метлой, смахивая с тротуара палые листья. Сурово, из-под скуфейки, посматривал в небо. – Золото склевывают и в гнезда свои уносят. Через год-полтора лысый будет стоять. Правильно говорит настоятель – надо ружья взять да и пострелять сизарей и галок, а то вон одну подшибли, а у нее клюв золотой. – Эти строгие рокочущие слова были адресованы никому или стоящему рядом Плужникову, который не мог уяснить их смысл, не мог понять, почему собор вызывает в нем сердечную тяжесть и сладкую нежность. Для какой цели сооружена эта белая громада с непомерной золотой головой?… Медленно брел прочь, переступая на асфальте кленовые листья, которыми, казалось, осыпался сияющий в небе купол.

Город, где он оказался, имел свое имя, но оно, позабытое, никак не хотело всплывать, было где-то на дне, в темной пучине памяти, лежало, расколотое, развалившееся на отдельные буквы, и из каждой на поверхность сознания тянулись длинные цепочки пузырей, показывая, что в этой бездонной пучине лежит утонувшее слово. Он старался поднять его на поверхность, но у него не хватало сил.

Его внимание привлекало множество надписей, больших и малых, высоко над крышами и вблизи, у самых глаз. Надписи, выведенные огненными газовыми трубками, начертанные неоновой краской, усыпанные блестками и бегающими вспышками, убеждали, что он попал в какой-то заморский город. «Нокиа», «Самсунг», «Аудио-видео», «Трейвл трейдинг», «Сейлинг», «Шопинг», «Форин офис», «Блэк дог», «Олд феллоу», «Инвинсибл», «Инвитейбл», «Лаки страйк», «Май фер леди», «Онли фор мен», «Инферно террибл», «Бьюти бает», «Литл чикен» – эти слова предполагали, что бегущие мимо люди говорят на иностранном, преимущественно на английском языке…

Но два мужика у ларька, держа по откупоренной бутылке пива, талдычили друг другу:

– Если ты такой, б…, упертый…

– Какого хера?… Если он будет гундеть, я его найду и урою…

Это убеждало Плужникова, что он остается на Родине. К такому же умозаключению побуждали другие, противоречащие первым надписи: «Русский асфальт», «Кухни России», «Русское лото», «Кожа России», «Волосы России», «Русский стандарт», «Бюро ритуальных услуг „Россияночка“», «Российское заливное», «Нежность России», «Российское нижнее белье», «Общество слепых „Храбрый росс“», – однако под этими надписями стояли похожие друг на друга, черноволосые, горбоносые люди в кожаных куртках и о чем-то гортанно, темпераментно разговаривали на наречии свободолюбивых горских племен.

Все это не сочеталось в сознании Плужникова. Порождало паническое беспокойство, которое не развивалось в безумную истерику благодаря прозрачной призме, куда он был запаян и где литое стекло мешало разлетаться во все стороны несоединимым словам и смыслам.

Переулками, где было много великолепных особняков розового, бирюзового и изумрудного цветов, напоминавших нежные оттенки полярных снегов, он вышел на обширную улицу, обставленную помпезными домами. Вместо нескончаемого потока слипшихся, едва текущих автомобилей улица вся, от тротуара до тротуара, была наполнена странными людьми. Они касались друг друга руками, двигались, пританцовывали, все в одну сторону, из одного размытого конца улицы в другой, такой же туманно-размытый. На тротуарах глазел народ.

Плужников остановился подле язвительного человечка с синими щелочками глаз, который скептически посматривал по сторонам, давая комментарии происходящему:

– Это как же теперь понимать? Чеченцы, которых мы всех победили, приехали к нам в столицу и танцуют зикр на Садовом кольце? Если им даже теперь для хоровода Садового кольца не хватает, то, может быть, после третьей войны они займут Кольцевую дорогу? Ну, знаете ли, здесь бы и Ермолов оказался бессильным…

Плужников не понимал смысла произнесенных фраз. Люди, бежавшие по кольцу, слившиеся в огромный, волнуемый хоровод, были в папахах, в замшевых черных шляпах, в пестрых тюбетейках и вязаных плотных шапочках. Иные были в зеленых и черных косынках с размашистыми арабскими надписями. На одних были овечьи безрукавки и заправленные в сапоги шаровары. Другие были в модных костюмах, белых рубашках и галстуках с золотыми булавками и запонками. На третьих был камуфляж, походные бутсы, ремни. Некоторые держали на плечах автоматы, другие – гранатометы, то там, то здесь мелькали переносные зенитно-ракетные комплексы. В разных местах хоровода раздавались удары бубна, бой барабанов, крики: «Аллах акбар!» Пробегавший мимо мулла в чалме и халате держал на весу раскрытую священную книгу и читал по-арабски молитву. Многие утомились от бега, проголодались. Кое-где дымился на шампурах шашлык, жарились на углях лепешки. Прихрамывающий, воинственный бородач нес зеленое знамя.

– Ну как же!.. Конечно!.. Кто же еще? – язвил человечек. – Шамиль Басаев, собственной персоной… А вот и Доку Завгаев… А вон тот здоровенный, борода лопатой, сам Яндарбиев!.. Ну и конечно профессор Руслан Хасбулатов… И рядом Мавладий Удугов… И, разумеется, Умар Джебраилов!.. Вот только не вижу Ахмеда Закаева… Кажется, он поехал в Кремль получать от Президента орден Дружбы народов… Такие, братцы, дела… – Он цокал языком, щурил синие глазки.

Пробегавший мимо боевик в шутку нацелил в него пистолет.

Плужников не знал, почему бегут косматые и бородатые толпы, кому они грозят автоматами, нужно ли их бояться или следует пожалеть, кинуться опрометью в глубь переулков, забиться в подворотню среди неопрятных помойных ящиков или сойти с тротуара, выхватить у хромого воина зеленое знамя и бежать рядом с ним, выдыхая раскаленно: «Аллах акбар!»

Смущенный, не понимая увиденного, Плужников прошел массивы тесных старинных домов, среди которых возникали уютные, еще не опавшие скверы, темно-зеленые, с белыми аркадами пруды, где плавали слипшиеся ржавые листья. Пахло винным настоем, сырыми дворами, дамскими духами и сладким дымком проплывшей в девичьих губах сигареты.

Он вышел на яркую, кишащую площадь, где машины скользили, словно блестящие косяки рыб, но этот образ, вспыхнув, тут же померк, срезанный лезвием, нырнул в подземный, шумно гомонящий туннель, вынырнул в красивом сквере с высоким бронзовым памятником. Фонтан, осенние деревья были окружены высокими торжественными домами. Бронзовая печальная скульптура взирала с постамента на букет красных роз.

Оглядывая памятник, стараясь вспомнить, где он видел это знакомое лицо с кудрями и бакенбардами, он почти натолкнулся на одиноко стоящую женщину. Полная, в очках, на усталых распухших ногах в стоптанных, разваливающихся туфлях, женщина была увешана с ног до головы плакатиками, где было написано: «Руки прочь от Чечни!», «Свободу многострадальному чеченскому народу!», «Прекратить геноцид чеченцев!», «Президент, ты фашист или демократ?».