Александр Проханов - Крейсерова соната

– Изумительно, – не мог скрыть восхищения Плинтус, озирая бесконечные ряды пробирок и надписи: «Волосы Средних веков», «Волосы эллинизма», «Волосы империи Цин». – Но как, если не секрет, вы собирали эту уникальную коллекцию?

– Множеством способов, и не обо всех из них можно говорить вслух, – торжествовал Роткопф, которому льстила похвала Плинтуса. – Например, многое удается получить в парикмахерских. Довольно интересные находки случаются в ванне. Очень перспективно постельное белье. Волосок Пауэлла мы нашли на ступенях Пентагона. Волосок Маргарет Тэтчер был намотан на пуговицу Горбачева. Волос Киссинджера за умеренную плату уступила проститутка с Медисон-авеню. Другие волоски, например Клеопатры, Ганнибала, Бабура, а также Брута и Марка Аврелия, взяты при вскрытиях могил, что порой приводит к курьезу… Так, взяв волосок из могилы Мазепы, мы обнаружили, что он принадлежит не человеку, а козлу. Всякое бывает…

– Тогда еще один вопрос, – не унимался взволнованный Плинтус, у которого зоб переливался, словно нефтяная пленка. – Почему, объясните мне, волос Горбачева столь длинный? Ведь, согласитесь, у Михаила Сергеевича абсолютно лысый череп!

– Ну как же, – пояснял Роткопф. – Волосы после смерти продолжают расти.

– Тогда почему у Бурбулиса, который, помнится, был рыжеватым, волос черный, кудрявый?

– Потому что он из лобка…

– И последнее… Я, видимо, вам уже надоел… Почему в пробирке, под которой начертана фамилия «Полторанин», вместо волоса находится маленькая рыбья чешуйка?

– Потому что он оказался рыбой…

Так, неспешно беседуя, они гуляли по залу, и Роткопф постепенно перешел к делу:

– Бизнес-сообщество поручило мне переговорить с вами, хотя я знаю, что Мэр уже частично посвятил вас в некоторые детали проекта…

Плинтус насторожился, отчего его зоб стал абсолютно черным, в мелких блестящих крапинках.

– Счастливчик стал абсолютно невыносим и опасен, забросил дела государства, помышляет только о рейтинге, который беспокоит его, как предстательная железа… Пресловутая «вертикаль власти» есть наступление на экономические свободы, которые так дорого нам с вами достались… Он пускает на российский рынок иностранные банки и транснациональные корпорации, которые проглотят нас, как мелких противных рыбешек, пример тому – слияние «Бритиш петролеум» с ТНК и «Седанко», а также «Боинга» с велосипедной фабрикой в Вышнем Волочке. Венчание на Царство, которое замышляет Счастливчик, разговоры о его дальнем предке Рюрике, а также загадочное исчезновение из страны Первого Президента делают Счастливчика бесконтрольным и грозят национальной катастрофой… Главный виновник наших бед – выскочка и временщик Модельер! Это Бирон наших дней! Мадам Помпадур в правление Людовика! Лаврентий Берия в эпоху позднего Сталина! Он подпаивает Счастливчика настоем мухоморов, предлагает ему слушать «транс» и дает нюхать перед сном «дедушкин табак», что делает Президента игрушкой в руках Модельера, орудием его безумных, глобалистских замыслов…

Плинтус торжествовал, ощущая собственную значимость, вновь, который уж раз за последние два тысячелетия, помещавшую его в центр тайного заговора. Впервые он почувствовал этот сладостный трепет, когда вошел в круг зелотов, на окраине Иерусалима познакомился с красавцем евреем, мечтавшим о первых ролях в Иудейском царстве, что в конце концов завершилось Голгофой и Христовым распятием. При этом воспоминании зоб Плинтуса стал темно-зеленым, с таинственным серебристым отливом, как ночная листва в Гефсиманском саду, озаренная луной. До сих пор без волнения Плинтус не мог вспоминать блестящий, сияющий круг, встающий из вершин кипарисов.

– Мы должны отделить Модельера от Счастливчика! Навсегда! Эту работу выполнит боевой лазер станции «Мир» ровно через неделю… Я финансирую проект! Я завлеку Модельера на праздник и посажу его рядом с собой на кресло номер 14, куда будет нацелен луч! Вот только куда-то запропастился Буранчик, черт бы его побрал! Мерзкий обжора и бабник укатил куда-то на Лазурный Берег! Ну да мы и без него сами с усами…

Плинтус чувствовал сквознячок страха, сопутствующий всякий раз подобным заговорам, когда есть шанс проиграть и погибнуть, но и ослепительная возможность победить и выиграть.

Именно этот сквознячок лизал его щеку, проникая сквозь бойницу старинного замка, где обосновались альбигойцы, которые всего месяц спустя пылали, словно стеариновые свечи, прикрученные к столбам, и он, сидя рядом с инквизитором, опускал капюшон пониже, чтобы не виден был золотой, как смоляной костер, зоб, раздувшийся от торжества.

– Лишенный Модельера, Счастливчик будет беспомощным… Либо он добровольно напишет свое отречение, и мы сошлем его в Валаамский монастырь, либо он унаследует судьбу Павла Первого, слишком туго завязавшего на шее шелковый шарф… И тогда вы, наш имам и благодетель, возглавите страну! Только вы можете стать лидером новой России в ее ослепительно олигархическом воплощении!..

Зоб Плинтуса переливался спектром, как вершины Гималаев в час заката. Издавал звуки таинственных ритуальных мелодий, какие звучали несколько тысячелетий назад в дельте Нила. На поверхности зоба, как наскальные изображения, заметные лишь при низких лучах солнца, проступали странные животные, висящие вниз головой, рогатые быки с размятым чревом, свисающие из небес… И среди могучих тельцов висел и он, Плинтус, – как Один, как Осирис, как мексиканская кукарача и мордовская кикимора – вечно умирающее и воскресающее существо.

Плинтус скосил глаза к переносице, рассматривая рисунки на зобе, сказал Роткопфу:

– Принимаю ваш план. Последние страницы книги «Мед и пепел» будут осмыслены мной в духе услышанного.

Роткопф бережно взял Плинтуса под руку и медленно, как водят парализованного Папу Римского, повел обратно к друзьям…

И уже начиналось священное действо, на котором зиждилась религия могущественных жрецов, победивших мировые деньги. Наступил час возведения Плинтуса на Золотой Унитаз.

Из ворот дворца, по аллее, ведущей в центр города, выступила красочная процессия. Впереди, на шести боевых слонах, в облачении индийских воинов, ехали олигархи. Время от времени березовыми прутиками щекотали благородных животных за ухом, и те, поднимая хоботы, ревели голосом Иосифа Кобзона мелодии бывшего СССР. За ними, в роскошных носилках, под узорным балдахином, восседал Плинтус, в пышной восточной чалме, шелковых шароварах, скрестив по-турецки ноги в чувяках с загнутыми мысами. Великолепный малиновый бант прикрывал его зоб. Он держал в руках старинный телескоп из обсерватории Улугбека, наблюдая обратную сторону Луны. Носилки несли на плечах мускулистые негры из Республики Чад, проходящие обучение в Академии гуманитарных наук, где Плинтус читал курс аэробики. За ними, нарядной толпой, на одноколесных велосипедах, тонко сверкая спицами, катили клоуны, по совместительству – члены Серафимовского клуба, с завязанными морским узлом носами. Им сопутствовали певицы и плясуньи трех приглашенных на праздник ансамблей. Обнаженные и прекрасные, демонстрировали красоту и фацию своих ослепительных тел, не стесняясь прелестей, которые у каждой из красавиц имели свою неповторимую тайну. Следом тяжкой поступью шагали легионеры, утомленные Галльским походом, суровые, в шрамах, неся на плечах зазубренные копья. Вид идущих впереди обнаженных дев возбуждал отвыкших от женщин воинов, и они стыдливо прикрывали пах боевыми щитами. В смокингах, в безупречно белых манишках шли послы, отдавая дань почитания дипломатическому искусству Плинтуса. Геральдисты несли символы олигархической веры – алюминиевого орла, никелированную змею, усыпанного сапфирами паука, электронную цифру, пульсирующую в воздухе как шаровая молния, ковш расплавленной стали, из которого вылетали яркие золотые брызги, и огромный нефтяной факел, столь высокий, что от его пламени начинали гореть ветки сосен. Шествие замыкал сводный оркестр Общества глухих, который исполнял мелодии мюзиклов «Чикаго», «Норд-Ост» и «Собор Парижской Богоматери». Вся процессия, прикрываемая с воздуха вертолетами «апач», продвигалась к центру священного города, где сияло золотое солнце Унитаза.