Анна Мартынчик - Время другое

Что увлекало меня особенно, так это люди! Человеки во всей их красе: рассматривай – любуйся, предполагай – додумывай – всё что угодно можно с ними творить тихонько в своей голове. Мне было важно: «О чем думает та женщина, столь сосредоточенно всматриваясь вдаль?»; «Что ел на завтрак мальчуган, у которого такой огромный круглый живот?»; «Почему тот мускулистый дядя такой мускулистый… не тяжело ли ему носить своё тело?» – очень серьезные вопросы, между прочим!

И… я помню этот поворот! Мы проезжали этот самый поворот, на котором я сейчас стою с мужем и жду, пока проедет поезд: «ту-тух-тутух». Много поворотов повидала… как запомнила этот?

… Жарко было, я писала свои первые стишки-творения… Довольная завершенности мысли (я писала про ангелов) чуть-чуть просунула кисть в приоткрытое окошко… Ой: ветер вырвал у меня из руки листок со стихотворением. Не расстроилась, потому что его обязательно кто-то поймает и прочтет. Кто-то будет рад такому подарку от нас с ветром. Еду, улыбаюсь. Пока… на этом повороте я увидела престраннейшее дерево и лесника, который… протирал от грязи сапоги чистеньким листочком…

– Ах! Разочарование на повороте.

P.S. Лесник понятия не имел об этом. Вообще кто знает, что это был за лист?

…

…Жарко… скоро проедет поезд – Я дурею от солнца…

Лесник?

– Ой! Где мой блокнот? Где? – донимаю мужа, шебурша в сумочке, – Вот!.. Можно Вас?.. Мужчина…

– Вы мне?

– Да! Возьмите пожалуйста вот это! От меня!

Я вырываю из блокнота страничку с репортажем – стихотворением, написанным с утра на балконе, и протягиваю в окно.

– Письмо? – смеется лесник.

А я улыбаюсь: сапоги у него грязные-грязные!

Поезд приближается. Лесник прочел пару строк и улыбнулся. Что-то говорил, но не слышно было. Просунул в окно нашей машины бутылку малины (мы так собирали чернику: отрезали у бутылки горлышко – хороший сосуд), улыбается…

– Смотри, какая куколка машет! – оживился муж, указывая на поезд, из купе вагона которого выглядывала чудеснейшая кокетка, лет пяти, и махала нам алым платочком.

– Держи крепче! – крикнула я ей, что было сил, и тут же алый «приветик» был перехвачен ветром.

– Поймал? – удивился муж, глядя в зеркало заднего вида.

Мы уже ехали, а лесник стоял на переезде, держа в одной руке блокнотный листок, а в другой – платочек.

– А-ха-хах!

– …

Муж:

– Я так хочу такую малышку-ангелочка… нашу!

– …

Признание на повороте?..

«С дороги ты очень устала, и я не хотел тревожить тебя беседами: поспи немного… Хорошо, что мы, наконец, решились на путешествие! Подумать только: какая чудная у нас начинается жизнь!

Это Польша! Неделю перекантуемся здесь. А потом – Сама знаешь, куда потом.

Ты смешно спишь: у тебя едва заметно быстро-быстро двигаются веки: наверное, видишь сон… Я снюсь тебе! Конечно, я. В поезде ты спать не умеешь. Не умеешь и всё тут. А вот я, наоборот, ни рук ни ног не чувствую, когда „тутух-тутух“… Что мы будем с этим делать?

Я нашел самое теплое одеяло в этом доме, поэтому твоя вечная „мерзлота“ непременно укрощена! Домик толковый: никаких излишеств, никаких лишений. Да и само место какое: тишь да благодать! Деревня! Спасибо, что выбрала именно это место…

То, что ты запамятовала вдруг всех, с кем прежде имела связи, – ничего. Пусть! Наше детство помнишь – Нашу юность помнишь – Помнить будешь наше будущее! А остальное и не нужно!

…Когда ты проснулась, был уже вечер. Много спишь. Я рисовал в саду какую-то чушь и сходил на местный рыночек. Ничего не покупал: вместе купим.

А в городе, где нас сейчас нет, – шумно, пыльно, и наверняка – холодно. Как же хорошо, что мы решились уехать… как хорошо! Хорошо, что ты улыбаешься, я улыбаюсь. Всё это очень правильно!

…Я всё время думаю о том, как помочь тебе не бояться старости. Я-то не боюсь, но ты… Ещё в детстве я обещал, что уверю тебя в том, что всё так и должно быть, что старость – это правильно… но как? Мои нелепые аргументы только смешат тебя… пока! Пока смешат! Я обещал!..» – такого содержания было очередное письмо Александре от друга детства – Ильи. Очередное письмо, которое не должно было быть написано, и уж точно не должно было быть прочитано. Увы и ах!..

Александра уже который год с содроганием вскрывает конверты, не глядя на адресанта, и всякий раз, как будто бы случайно, «натыкается» на письма к ней… от него…

Да. Илья действительно всегда был для Александры только другом. Всегда – то есть от самого раннего детства и до момента объявления ею о помолвке с нынешним мужем. Илья просто уехал из города в неизвестном направлении в неопределенное время. Это было – ни много ни мало – несправедливо по отношению к Александре, ибо предполагало тайную влюбленность, что ни коем образом не было проявлено за все годы честной и порядочной дружбы.

Когда страсти поутихли и обиды поостыли, Александра попыталась разузнать: где может быть её «дивный» друг, но тщетно.

Друг объявился сам. В письмах. В неправильных письмах.

С первых строк Александра поняла, что рассудок Ильи не имеет никакой привязанности к действительности. Этому вердикту служили доказательством мысли в строках… Илья рассказывал о том, как они с Александрой вместе покинули страну и отправились в пожизненное путешествие по миру. Она не прятала писем от мужа, который, узнав о содержании написанного, наотрез отказался вникать в суть причинно-следственных и просто откланялся. Он не мог заподозрить жену в неверности духовной, но и было ему неприятно, что письма эти жена читает. А Александра читала… Читала и представляла.

Вот и теперь, сидя в уютном кресле собственного кабинета, она видела себя в Польше.