Василий Гурковский - Семь жен Петра, кузнеца-гинеколога

В ту же ночь трое из бывших разбойников, самые сильные и бесшабашные, решили сделать Петру «темную», то есть ночью накрыть его чем-то и прикончить. Вооружились заточенными кусками арматуры и после полуночи – напали. По задумке, двое должны были держать Петра за руки, а один – сверху – протыкать его арматурой. Петр лежал на спине на второй полке летнего лагеря. Стены, крыша, полки для спанья – все было деревянное, из неструганых горбылей. Он лежал и вспоминал дом, Фросю, детей, кузницу. И так хорошо было ему, и не было этого зловонного сарая, где храпели сотни его «коллег», и вообще ничего плохого на свете не было для него в тот час.

Услышав поблизости шорохи, он сразу почувствовал, что это гости – к нему. Приготовился, даже захрапел… с открытыми глазами. Нападавшие, посчитав его спящим, жестоко ошиблись, и тот, что должен был прыгнуть на него, после того как двое других схватят за руки, поспешил и прыгнул раньше – наверное, уж очень хотел отличиться, но получил от Петра такой страшной силы встречный удар обеими ногами, что пробил дощатую стену и вылетел на улицу. Как после выяснилось – у него не осталось ни одного целого ребра, а в районе шеи был сломан позвоночник. Двух других, «боковых» нападающих, Петр столкнул головами друг о друга, а потом разбросал по сторонам как котят. Они так и валялись на земляном полу до самого подъема, потом конвоиры их утащили куда-то. На тех же двоих лагерное начальство списало и убийство их третьего компаньона, которого Петр одним ударом превратил в мешок костей.

Петр после подъема, как и все, кто был с ним рядом на нарах, остались вне всяких подозрений. Понятное дело, «паханы»-авторитеты догадывались о том, что было на самом деле, но по их же закону «не пойман – не вор», значит – невиновен. Провокации прекратились, желающих посчитать свои ребра больше не находилось, и Петр продолжал так же работать, как и раньше.

В тюрьме, где находился Петр, поменялся начальник. Откуда-то его перевели из другой системы. Он еще не пропитался тюремной атмосферой и был похож на серьезного справедливого человека. Петр уже отбыл почти год на стройке. Начальник тюрьмы, уже наслышанный о странном заключенном, вызвал Петра к себе. Долго смотрел на него и сказал: «Я посмотрел твое дело, в другое время я бы сказал, что ты у нас занимаешь чужое место, но я этого не скажу. Поздно уже и ни к чему. А ты знаешь, Лебедь, что если пересчитать выполненные тобой трудонормы, то ты уже давно свой срок наказания отбыл?» «Я нормы не считаю, – ответил Петр. – Я просто работаю, хотя и знаю, что абсолютно невиновен». «Ну, ты это зря… все мы в чем-то где-то виновны, – сказал начальник. – Ну да ладно, я тебя не поэтому вызвал, чтобы с твоей виной разбираться. Другие уже разобрались… как видишь. Ты уже немолод, дома жена и шестеро детей, ты им гораздо нужнее, чем нам здесь. Но я не могу тебя ни освободить, ни выпустить, потому что не хочу ввязываться в такие грязные дела, которых просто не решишь, а сложно – тем более… Но ты достоин другой участи, ты герой войны, всю жизнь для людей трудишься, и я хочу тебе помочь. Просто как достойному человеку. И запомни – это не совет и не просьба, а мой приказ, я не советую тебе в точности его не исполнить. Вот мое распоряжение: с завтрашнего дня ты переводишься на работу в тюремный лазарет в качестве… санитара. – Заметив, что Петр пытается подняться, начальник сурово сказал: – Сидеть! А завтра утром явишься к начальнику тюремного лазарета, поверь мне, там тоже хватает работы. Хочешь ты того или нет, но я постараюсь сохранить тебя для семьи. Да и нам всем станет легче, а то от твоих трудовых подвигов скоро бунт на стройке начнется. А ни мне, ни начальнику строительства бунт не нужен, так что… санитар… с Богом… в лазарет». Он встал, пожал Петру руку, и на том они расстались.

На другой день Петр прибыл к новому месту «отсидки». Уже к обеду он понял, почему начальник сказал, что в лазарете тоже хватает работы. Стройка большая, людей занято на разных работах – тысячи, почти везде в основном ручной труд. До больных здесь очередь не доходила, больные в лазарет не попадали, а раненых и уже неживых – только до обеда было человек пятнадцать. Ушибы и переломы, переломы, переломы… Только успевай раненых носить. Да обрабатывать. По правде говоря, Петр в первый день устал больше, чем на отсыпке грунта. Постепенно втянулся, привык ко всему тому, к чему трудно привыкнуть в таких местах, и – работал, так же добросовестно, как и всегда и везде.

Главный врач – он же и единственный врач в тюремном лазарете, остальные были фельдшеры, медсестры – с первого дня держал Петра при себе как помощника, ученика и санитара, наконец. Он был еще прежней закалки, побывал на фронтах Мировой и Гражданской войн, многое повидал на своем веку и уже ничему не удивлялся, кроме как решению начальника послать ему в помощники огромного Петра. Но Петр быстро показал, что его не зря сюда послали, не на отдых, как думали многие, в том числе и начальник тюрьмы, а на полезную и благородную работу.

Петр как-то внутренне почувствовал, что его призвание – не бить молотом по железу, а делать людям добро, помогая им возвращать и сохранять здоровье, и что этому он должен научиться по-настоящему, ибо неудачное кузнечное изделие можно снова раскалить и переделать несколько раз, а человека надо лечить сразу и так, как надо. Опытный тюремный доктор стал для него всем – и справочником по любому вопросу, и командиром по любому делу, и просто практическим примером по любому случаю.

Петр быстро схватывал, перенимал и использовал все, что узнавал, – не важно, входило это в его обязанности санитара или нет. Доктор, вначале подозрительно относившийся к этому двухметровому верзиле, уже через небольшое время абсолютно доверял Петру и поручал делать многое из разряда действий среднего медперсонала. Окончательный поворот в судьбе Петра произошел после одного неожиданного случая. Хотя все случаи, как правило, неожиданные, но тот был особым…

В лазарет привезли жену начальника тюрьмы. Ей нужно было срочно рожать, везти в городскую больницу было уже опасно, тем более на бричке. Поэтому привезли, куда было ближе. Главврач лазарета, хоть и хирург по сути, с женщинами-роженицами дел не имел, а тут был какой-то выходящий из обычного ряда случай, поэтому попросил привезти какого-то ему знакомого, известного профессора-гинеколога из города. Привезли его, он тоже сразу не смог определиться, в чем у той женщины проблема с родами. Ситуация была более чем критическая, счет шел на минуты. И тогда Петр (он потом так и не мог объяснить, как это у него получилось) мягко попросил профессора подвинуться и сам занялся роженицей. Что он там делал – ни он, ни присутствующие при этом доктора, онемевшие от страха (жена начальника тюрьмы и в то время!), так и не поняли, зато услышали крик новорожденного мальчика и увидели счастливые слезы на лице его матери…