Захар Прилепин - Грех (сборник)

Вышли зачем-то с братиком на улицу, я так долго зашнуровывал ботинки, будто хотел укрепить их на ногах невиданным морским узлом.

Братик влез в калоши и, поплёвывая, ждал меня, глядя куда-то в сторону коровника.

Не сговариваясь, сходили в гости к корове, я ласково почесал ей огромный лоб, она похлопала глазами и выдохнула. Валёк пошептался с курами, они откликнулись настороженно.

Выбрели на улицу: там, после животного тепла стойла, ласково и прохладно пахнуло деревом, землёй, заходящим солнцем.

– Да ладно, чё ты? – вдруг сказал Валёк. – Херня. Отквитаемся. Умереть теперь, что ли.

Он пошёл к воротам. Нехотя я отправился за ним.

Там Верочка всё-таки.

По дороге мы заговаривали иногда, отмечая что-то в соседских домах – у кого забор заново покрашен, у кого малинник поломан, – но слова произносили, конечно, из-за того, что молчать было по-прежнему тошно.

За минуту до дома Сахаровых толкнулись плечами и разом споткнулись, услышав бодрый и незнакомый пацанский гогот.

У меня заёкало в груди, но ноги сами несли вперёд, будто кто-то подталкивал в спину.

Компания сидела на лавочке у дома – Верку и Лёху мы признали, а ещё двоих в темноте разглядели не сразу.

– О, мальчишки, – сказала Верочка и подбежала к нам навстречу, светясь в темноте зубками. Верочкины волосы в фонарном свете серебрились и подрагивали.

Её тёплые касания впервые никак не отозвались в теле, которое стало скользким и во все стороны колотило сердцем.

Я смотрел мимо Верочки, через её плечо, кажется, обо всём уже догадавшись.

Это были наши дневные знакомые – кривоногий, что толкнул меня, и старший, что с нами разговаривал со слюнявой сигареткой на брезгливой губке.

Мы подошли, пожали руку Лёхе, тот сразу подивился:

– Чего-то вы унылые? Мы отсюда слышим каждый вечер, как вы кнутами щёлкаете, а нынче тишина была на пруду.

Валёк в ответ пробормотал что-то неразборчивое.

Лёха ещё раз внимательно всмотрелся в нас и, ничего не поняв, представил двух новых товарищей, пояснив, что они, как я и думал, с соседнего поселка.

Я стоял к ним ближе и, хотя они не протягивали мне руки, протянул свою сам.

Кривоногий быстро, холодной, но очень сильной ладошкой цапнул мою руку – будто выхватив снулую, перегревшуюся рыбу из воды – и тут же выпустил, улыбаясь при этом во весь недобрый рот, где в странной последовательности толпились обильные и разноростые зубы.

Ладонь старшего оказалась мягкой – и он долго, но мягко держал мою почти безвольную, отсыревшую ладонь, всё не отпуская и не отпуская меня.

Верочка кое-как всё исправила, разбив наше рукопожатие, будто мы о чём-то спорили, и села на лавочку близко, даже слишком близко к этому самому старшему.

Кривоногий тут же присел с другой стороны и даже чуть приобнял с ехидной улыбкой Верочку за плечи, впрочем, едва её касаясь.

Мы себе и такого никогда не позволяли.

Братик как стоял поодаль, ни с кем не поздоровавшись, так и продолжал стоять.

Старшой скосился на него и сказал:

– Привет, эй.

– Привет, – повторил братик сдавленным голосом, будто только что услышал это новое нерусское слово, смысл которого ему не был ясен.

Все от нас отвлеклись, как-то почувствовав, что толку в общении с нами не будет, и заговорили о своём.

Старший и кривоногий погано шутили, а Верочка заливалась так, как с нами не заливалась никогда. А мне казалось, что только мы и умеем её смешить.

Уходить было стыдно, стоять невыносимо. Братик первым присел на корточки, следом и я, причём как-то удивительно резко, будто мне разом небольно подрезали сухожилия в ногах.

Лёха что-то спросил у братика, Валёк ему ответил, и они какое-то время негромко переговаривались. Я никак не мог придумать, куда мне деть взгляд, и то смотрел Верке на тапочку, то на первую звезду, то на братика – с таким видом, словно меня очень занимал его разговор с Лёхой. По уму надо было бы встать и пересесть поближе к ним, но и подняться-то было пугливо – вдруг не устою.

Кривоногий в это время пристально вглядывался в меня, и улыбка с его гадкого лица никак не сползала. Один раз он сплюнул, и упало неподалёку от меня. Некоторое время я смотрел на плевок, он почти светился в траве.

– Ну, нам пора, – сказал братик, похоже, обрётший в разговоре с Лёхой хоть какой-то голос.

– Чего так рано? – поинтересовалась Верочка.

– На рыбалку завтра, – ответил братик совсем спокойно.

Чуть качнувшись, поднялся и я, вдруг почувствовав, что ноги, как ни странно, могут ходить и готовы в путь.

Лёха, кивнув нам приветливо, побрёл зачем-то во двор, вроде как по нужде. Стукнул калиткой и пропал.

Никому не пожимая руки, мы двинулись в сторону своего дома и сразу услышали, как старший небрежно, с лёгкой юношеской бархотцой, процедил:

– Мы проводим пацанов.

– Куда это? – не поняла Верочка.

– Сейчас вернёмся, – пообещал он.

Некоторое время шли, не сближаясь: мы двое впереди, и те двое за нами. Они ещё и пересмеивались между собой.

Потом их голоса, – они болтали непринуждённо и громко – стали приближаться. Мы не оборачивались.

– Э-эй, – сказали где-то почти над ухом, и мне сделали лёгкую подножку. Я споткнулся, но не упал, и мы разом обернулись, я и Валёк.

– Ну чё, пацаны? – спросил кривоногий.

Он стоял лицом ко мне, а его старшой дружок – лицом к братику.

Несколько секунд все молчали.

– А ничего! – вдруг заорал я голосом подростка, внезапно лишившегося рассудка. – Погнали!

Странно, но за малую долю мгновения до того, как рвануться в драку, я решил для себя, что биться мне надо со старшим – он ведь был с меня ростом. А кривоногий должен достаться братику – они тоже мне показались одинаковыми.

Старший, видя мой неожиданный рывок по диагонали в его сторону, сделал шаг, потом другой назад, и оба мои удара – размашистый правой и ещё более хлёсткий левой – пролетели мимо него.

Спустя ещё мгновение я вдруг с восторгом осознал, что, делая огромные прыжки, нагоняю неожиданно побежавшего от меня старшего. Через тридцать метров я его настиг – резко присевшего на землю ко мне спиной и даже закрывшего голову руками. В бешенстве я ударил его несколько раз по затылку, по темени, по затылку.

Выпрямившись и постояв немного, я пошлёпал в сторону братика.

Прыгая из стороны в сторону, но часто попадая кулаками в кривоногого, Валёк страшно матерился. Кривоногий, оступившись, вдруг упал на одно колено, и здесь я его неловко пнул ногой в спину, а с другой стороны братик ловко с ноги зарядил ему в грудь, да так, что слетела калоша.

– Пойдём, Валёк, не хера тут делать, – позвал я его.

– Погоди, калошу найду, – ответил он озабоченно и полез куда-то в кусты.

Кривоногий всё это время стоял на колене, странно поводя вдоль тела руками. Его старший товарищ не возвращался и голоса не подавал.