Вячеслав Малежик - Герой того еще времени

– Да нет, не стоит. Джинсы «Ливайс» – 510-й модели у меня есть, а они и в Африке «Ливайс». Кеды и свитер сгодятся? Треч, а что там с погодой на вторник?

– Не замерзнешь, дождя нет.

– Вот и отличненько. А что я еще могу с собой взять в путешествие?

– Еще одну, всего одну вещь…

– Тогда пусть это будет гитара.

– Ну что, договорились? – спросил Треч.

– Да черт его знает…

– Черт знает… Договорились. Геша, у тебя сутки на подготовку, и вперед. А через сутки возвращение.

– А, была не была…

– Вот вы, русские, всегда такие. Расчет на авось, и, что удивительно, у вас это часто прокатывает.

Треч порылся в карманах, достал визитку и сказал, что если что не так, то нужно перезвонить. Мысль, что у черта может пойти как-то не так, почему-то не возникла. Черт лукаво (а как могло быть иначе) улыбнулся и растворился в синеве вечера. Геша вздохнул и отправился к Кеше.

Кеша преданно ждал хозяина и сразу начал вертеться у его ног, требуя ласки и вообще внимания. Гена сел в кресло и задумался: «Верить в чертовщину или нет? А черт его знает… Опять почему-то вспомнился черт, а не Бог. Может, нагрешил? Да, было… А у кого не было? А, собственно, грешить он не собирался… Может, если повезет, взгляну на родителей, окунусь в атмосферу старой тусовки, выясню, насколько были круты те еще музыканты и стоит ли так самозабвенно ругать нынешних за школярство в любимой музыке. Ладно, – решил Гена, – мужик я или кто? Если бы черт хотел меня охмурить, то давно бы это сделал – у него поди столько инструментов для этого есть. А что, Геша, что сыграете, маэстро, для незашлакованных душ ребят из шестидесятых?»

Он потянулся к акустической гитаре и взял привычный ре-мажорный аккорд, подстроил четвертую струну и задумался.

– Наверное, надо спеть пару своих песен и что-нибудь из битлов.

Певец и гитарист Геннадий Вольнов вспомнил, что в «Молодежном» на гитаре, как он нынешний, в то время никто не играл, так, чтобы звучали басовая партия, аккомпанемент и еще контрапункты. Может, что-нибудь придумать новенькое? Геша взял тетрадь и ручку, и рука вывела первые строчки:

И все-таки ля-мажор, и все-таки блюз…

Неплохо, приободрил себя Геша, и как-то очень легко появилась еще пара строк:

Плотина была прорвана, и, как обезумевшие, строки полились на бумагу:

Припев:

Припев.

Геша поплутал среди A, F#, hm, E, затем нетрадиционно ушел в E’m, G, и все срослось. Он начал играть свой «Осенний блюз», все более входя в раж. Он знал, что песня вышла, если наедине с самим собой получаешь от пения удовольствие. А оно, то самое удовольствие, разлилось по квартире.

Он закончил свои песнопения и отправился в душ, смыть все впечатления дня. Геша был счастлив… Счастлив непонятно почему, и Кеше тоже повезло – его пустили в хозяйскую постель. Сон нагрянул моментально, так быстро, что не успелось подумать о визите в кафе «Молодежное» образца тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.

Весь понедельник прошел сумбурно, наполненный сменой струн на гитаре, перезвоном с женой и друзьями. Бесконечный чай и сухомятка заедались игрой на инструменте… И абсолютное спокойствие, граничащее с равнодушием, а может, с опустошенностью. Размышлений о контакте с дьяволом не было, но не хотелось искать и защиты у Бога.

Заснув в своей квартире вечером в понедельник, в девять утра во вторник Геша проснулся в незнакомой квартире со старомодной мебелью. Стоял сервант с хрустальной посудой, журнальный столик на тонких ножках, рядом обязательный торшер, на столике красный телефон с диском. В книжном шкафу покоились Дрюон и «Мушкетеры», полное собрание Чехова, Леонов и еще какие-то классики советской литературы. Книжки были покрыты тонким слоем пыли, видно, открывали их нечасто.

«А может, это съемка фильма?» – с надеждой подумал он. Спустил ноги с диван-кровати и сразу попал в тапочки. Причем у него ни на секунду не возникло сомнений, что это именно его тапочки, которые были точно по размеру и помнили только его ноги. Геша подошел к окну. Проспект Вернадского приветствовал его троллейбусом № 34 и редкими «жигулями». Грустные «хрущобы» стояли вдоль магистрали, никаких высоток.

– Боже мой, как же они похожи на многоэтажные бараки… Да-да, бараки, несмотря на то, что там совмещенный санузел и теплая вода.

Геша отыскал свою гитару, которая успешно телепортировалась на проспект Вернадского с Мичуринского. Он вытащил ее из чехла и проверил строй. Путешествие сквозь время влияния на инструмент не оказало. Раздался телефонный звонок. Геша снял трубку.

– Здравствуйте, Геннадий Вольдемарович, это – Цаплер. Меня Виктор зовут, я руководитель отдела пропаганды МГК ВЛКСМ. Мне надо будет вас встретить у бит-клуба.

– Слушайте, какая у вас дисциплина, – не без восхищения сказал Геша.

– Так я вас встречу без двадцати семь у КаэМа? Вы знаете, где это? – не отвечая на вопрос, спросил Цаплер.

– Естественно… Я буду.

– До вечера.

В трубке прозвучал отбой. Геша прошел на кухню, открыл холодильник. Все необходимое для завтрака – яйца, масло, колбаса, сыр, хлеб – было в нем обнаружено.

«Ай да Треч, вот дисциплина!» Он приготовил яичницу, сделал чай из пачки со слоном.

Любительская колбаса, уложенная на хлеб в два слоя, вызвала приятные воспоминания о праздниках из детства, когда колбасы в достатке не было, но вкус ее… Да что там говорить…

«Нет, все-таки раньше вода была мокрее, и старики, ностальгирующие по старым временам, не так уж неправы. А еще пели без фонограммы, и пусть упаковка этих песен была «не ах»… Ладно, сегодня вечером я все увижу своими глазами», – подумал Геша.

Он посмотрел на красный аппарат, и вдруг всплыли цифры: 132-47-65. Он набрал номер своего домашнего телефона. Через несколько длинных гудков Геннадий услышал голос своей матери:

– Алло, слушаю… Алло…

У Гешки навернулись слезы на глазах… Он молчал…

– Алло, – повторила Лидия Николаевна. – Нету Генки, нету, и нечего стесняться, не съем я вас.