Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества

Посещение президентского дворца осуществлялось обычно группой, желательно, не менее четырех разнополых особей. Причем это осуществлялось с песнями и танцами. Юноша и девушка, предварительно скатав петицию в трубочку, брались с двух концов за нее руками и, танцуя, отправлялись в «Белый дом». Танец происходил под музыку, обычно звучащую в лагере через радиоточку. Если репродуктор молчал, то посетителям вменялось песнопение и танец. Подойдя к дверям дворца, бумага делилась надвое и оставлялась в «Белом доме», для рассмотрения президента. После возвращения в коммуну «ходоки» отчитывались перед электоратом о результатах своего похода. Ощущения, впечатления подытоживались, и в конце недели проводилось собрание, на котором отчитывались докладчики и строились планы на будущее.

Скоро демократический образ нашей жизни в этом «тревожном» мире был принят и в «других странах», и мы даже под председательством мистера Джонсона проводили уже расширенные саммиты в «Белом доме».

– Ты гонишь? – спросила меня жена, когда я прочитал этот отрывок.

– Не веришь? Спроси у Кареты… Была еще идея создать пионерскую организацию, уже разрабатывали устав. Там уже было несколько пунктов – пионер не боится волков; для пионера жизнь копейка… Но, не набралось нужного количества членов для будущей организации и поэтому провести учредительное собрание не удалось.

Степень нашей загруженности в Джемете была довольно высока, так как, кроме танцевальной программы, нам приходилось еще готовить концерты самодеятельности на вечерах открытия и закрытия каждой смены спортлагеря. Чаще всего участники будущего концерта пели какую-то известную песню или исполняли танец, и мы аккуратненько аккомпанировали, не сильно загружая себя творческими поисками.

А в тот раз… Инициатива исходила от меня. Как это часто бывает, я, неожиданно даже для самого себя, с прямотой и нахальностью пятилетнего ребенка набросился на очень яркую с необычной, нерусской внешностью девушку, которая скромно слушала нашу репетицию, не вмешиваясь в ее процесс. Она была одета в сарафан и какие-то шлепки. Иссиня-черные волосы, густые и какие-то непокорные, казалось, были разбросаны по плечам в результате взрыва. Глаза, ну, как вам сказать… Помните мультфильм «Корова и Крокодил»? Так вот у нее глаза были, как у героини этого мультика. Какие-то нереальные и влажные. Сарафан скрывал-открывал ее достоинства в той мере, чтобы они оставались загадкой, но влекли к себе, как загадка. Что-то я запутался. Вообще она была такая Шахерезада Ивановна. И, наверное, оттого, что я запутался, и оттого, что у меня заглючил мой компьютер, тот еще, образца 1968 года, компьютер, я выпалил:

– А ты кто?

– В смысле?

– Ну, как тебя зовут? Русская ты студентка, нерусская?

– Зовут меня София. Я – русская студентка, просто мои предки ассирийцы.

– О, – простонал я. – А тут чего ты делаешь?

– То же, что и все, – отдыхаю.

– Ассирийка, так ты, наверное, и танец живота могешь? – брякнул я. Гитара в руках делала меня отчаянно смелым.

– Могу, я думаю… Только где мы костюм для этого достанем?

– Чего проще… Каким он должен быть, из студентов мало кто знает, – не унимался я, – купальник же у тебя есть, а это главная часть костюма. Ща, я сгоняю на кухню и достану там или в медпункте какой-нибудь марли или бинтов. Мы тебя задрапируем и вечером – вперед.

Напор мой был настолько силен, что София, не успев что-либо понять, согласилась. И закипело дело. Соньке и ее подругам дали пару часов на подготовку костюма, а мы решили что-либо придумать по части музыки.

Воробьева не было, не помню, почему, и мы, подумав, решили, что коль шоу костюмированное будет, то неплохо и нам внести какой-то вклад в это дело. Жестырев достал литавровые палочки и на томах начал играть какие-то восточные ритмы. Я взял бас-гитару и начал без затей дергать одну струну, не утруждая себя архитектурными изысками. Каретников нашел отвертку и начал ею водить по грифу гитары, извлекая звуки, похожие на звуки слайд-гитары и ситара одновременно. Колорит, восточный колорит, получился. А вскоре пришла София. Она скинула халатик, и мы обомлели. Молодое воображение нарисовало, да чего там нарисовало, там и рисовать ничего не надо было. Ну, хороша, ну просто хороша. А Воробьева все не было…

– Оденься, – скомандовал я.

– А танец?

– Мы верим, что все будет классно… Оденься, чтобы никто не увидел, пусть это будет сюрприз для всех ребят.

– А что, если я из полотенца сооружу Шурику…

– Какому?

– Ну, вашему барабанщику, чалму или тюрбан.

И она как-то хитро намотала ему на голову полотенце, и наш Шурик, у которого в тот момент на лице была заметная борода, превратился в Синдбада-Морехода.

А Воробьев так и не пришел на репетицию.

И вечером концерт. Мы играем какие-то рок-н-роллы, поем, как говорили многие, двусмысленную песню, «Встань поутру», мною придуманную как гимн спортлагерю «Джемете». Потом были какие-то песни под гитару. И наконец наша бомба – София с танцем живота. Куда смотрели идеологические власти МГУ, почему была пропущена эта аморалка, но что было, то было. И София стояла где-то рядом с нами в своем халатике. Жестырев снял футболку и надел свой тюрбан. Мы с Каретой оголили свои туловища.

– Пойду покурю, сколько ваш живот будет длиться? – спросил Воробьев.

– Да минуты четыре. Может, останешься, посмотришь?..

– Не, лучше покурю.

Воробьев ушел, и Сонька скинула халатик и выпорхнула, хотя при ее формах слово «выпорхнула» не отражает точно процесс появления нашей восточной красавицы на сцене.

Обычно территория танцплощадки была заполнена танцующими, а сейчас никто не танцевал, и все, спрессованные, стояли вокруг нашего импровизированного театра… А еще концерт открытия, короче, переаншлаг. Публика, нужно заметить, была крепко подогрета разливным рислингом, что можно было практически за бесценок приобрести у Хоттабыча, армянина, который торговал домашним вином у себя в доме сразу за забором спортлагеря. Причем торговал круглосуточно. София вылетела на сцену, и зрители взвыли от восторга. Причем окрас этого вопля был осязаемо мужской. Почему полураздетая, нет, полуодетая, нет, все-таки полураздетая женщина оказала такое влияние на полупьяных, нет, полутрезвых, нет, все же нетрезвых самцов, я не знаю. Буквально в двухстах метрах на пляже в еще более открытой одежде ходит, лежит, плавает толпа женщин – смотри не хочу, и никто не орет от восторга. А тут… Может то, что она была одна, а смотрели все? Фрейд, где ты?

И начался танец. Сказать, что это был выстроенный танец с завязкой, кульминацией и развязкой – не скажу. Были движения в стиле Бори Моисеева, но и мы елозили по грифам и томам довольно сумбурно. Но Сонька, сама Сонька было хороша!