Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона

Итак… Любовь – одно из названий притяжения. Притяжение, естественно, служит слиянию. А слияние имеет следствием встраивание иерархии, в которой лидер сосет энергию из соподчиненных. Женщина – из мужчины, семья – из каждого члена, поселение – из семей, город – из деревни, столица – из провинций, союз государств – из вошедших в него стран. А господствующее в цивилизации государство – из стран второго и третьего мира… Иноземные авторы? Понятно, куда утекает моя энергия… Но есть ли альтернатива слиянию в мировом масштабе? Иначе говоря, той самой глобализации? На моей памяти было могучее государство, поставившее целью построить утопию, отгородившись от мира железным занавесом. В итоге – сокрушительный крах… Да, действительно нынче другое время. Глобализация. Надо мыслить глобально. Любовь без границ. Взаимопроникновение всего и вся. Взаимовысасывание. Пока довысасывались вот до Глобального Кризиса. Что – завтра? Страшно подумать. Эх, гиблое дело…

На глаза мне попалась секция словарей. Моя мысль почем-то споткнулась, вильнула в сторону… Ба! Да ведь я давно хотел проверить одну гипотезу. Если не сейчас – то когда же? Я зашарил глазами…

Слово «человек» и слово «жизнь». По-китайски. Какой род они носят в китайском? Китайский – самый распространенный язык на Земле. Каждый четвертый – китаец. Будущее – за ними. Если, конечно, оно все еще светит.

Моя очередь продвинулась довольно значительно. Бросать было жаль, а надежда успеть – эфемерна. Оглянулся в сторону зала. Малыша не просматривалось. Попросив запомнить, что я здесь стоял – ринулся к словарям…

Переводных словарей с нашего на китайский оказалось немало. Взял первый попавшийся. Увы, не совсем то. Слова-то. конечно, переводились, но в переводе стоял иероглиф. Как это прочесть? Как произнести? И ни намека на род… Взял следующий, помассивней. Аналогично… Взял самый толстый. Такая же нестыковка… Стал хватать все подряд, переводчики, разговорники – все что было, слева направо и сверху донизу. Все страницы были испещрены рядами значков откровенно насекомоподобного вида, они проползали передо мной с издевательским равнодушием к моей неспособности проникнуть в тайну их бытия.

Эволюция письменности в Европе и Азии шли своими путями. Я, в принципе, это знал: у них – иероглифы, у нас – отдельные буквы. Но неужели, хотя бы сегодня, в эпоху глобализации, нельзя составить нормальный словарь! Идиоты! Ну что б им не указать, какого рода эта букашка, которой они обозначают любые понятия, от ничтожных до колоссальных? Или что: у них нет деления на мужчин и женщин?.. М-да уж… Всю правду нам не узнать никогда…

В разочаровании пролистнул последний словарь. Просто так, листиками пошуршать, прежде чем поставить на полку. Внезапно одна из страниц приковала мое внимание. Вцепилась в глаза единственным иероглифом.

Меня аж бросило в жар.

Я искал перевод с нашего на китайский отдельного слова. Я искал лишь в одной половине каждого словаря. Но была и другая, оборотная сторона, где с китайского переводилось на наш. Я об этом и не подумал… Иероглиф – интересная и сложная штука. Он – и буква, и символ, и несколько символов сразу. Каждый членик этой букашки имеет собственный смысл, а их совокупность – настоящий шедевр человеческой мысли.

И вот я стоял и таращился на единственный иероглиф. Он один символизирует собой два понятия. Рядом – перевод этих понятий, в знакомых словах. Именно перевод-то меня и схватил за глаза. За самое сердце.

Это – открытие. Гениальное. Я сделал его случайно. В сравнении с ним яблоко Ньютона – пустая безделица… Нет, ну все же китайцы – великий народ. Один иероглиф у них означает два слова…

Эти два слова:

Любовь…

И Бессмертие.

Сентябрь в этом году выдался бесконечным. По календарной логике, давно бы должны зарядить дожди, но видно природа решила оттянуть холодную неизбежность, понежиться, сколько возможно, в ласковом свете усталого солнца. Небо – кристальное, синее, без единого облачка. Призрачно проплывают, извиваясь, золотистые нити. Фырчат пропеллерами радужные стрекозы. Снуют изумрудные мухи. А в одном месте я замечаю пляску двух ярко-лимонных бабочек. Чуть колышутся пушистые колоски поседевшей травы. Эта проседь повсюду меж зелени: янтарная, желтая, бурая, кое-где и багряная. Тихо. Едва ветерок – все вздыхает, начинает тревожиться, шуршать, шелестеть, сухо потрескивать. И опять тишина…

Иду по грунтовке единственной улицы сонной деревни. Такое впечатление, что здесь никто не живет. Ни души. Но вот за кустом у забора отъезжает наружу штакетник калитки.

Мне навстречу, улыбаясь, выходит Мира.

Она одета в драные джинсы и рубашку навыпуск. Ноги в галошах. Волосы забраны в клоунский пук. Обнимает, виснет на мне. Тыкаемся носами, губами, и я ощущаю: как бы она ни выглядела, все инстинкты поют: она – моя женщина.

Берет меня за руку, словно ребенка, ведет за собою в дом. После яркого солнца внутри сумрачно, неуютно. Поеживаюсь. Вообще-то я здесь был один раз. Теперь вот второй. Озираясь, осознаю, что Мира нешуточно потрудилась, подготовила дом приему гостей. Точнее, хозяев… И все равно, этот дом обветшал, дышит на ладан. Скрипят половицы. Между досками щели. Перекрытия покосились. Пахнет плесенью, древесной трухой, прожитым веком, старостью, смертью. Чем реставрировать, проще снести.

В свете окна на железной кровати сияет постель.

Перехватив мой взгляд, Мира искрит насмешливыми глазами. Синхронно падаем. Пружины проминаются с веселым визгом. Мы целуемся. Расстегиваю ей пуговки, скольжу все ниже, не отрывая губ, рисуя влажные узоры, от которых она дышит с все большей жадностью. Я добираюсь до знакомого мне места, чуть ниже линии, продавленной резинкой, где у нее удалена, как это принято, растительность, и нанесена, как это модно, татуировка. Ее тагу – латинский значок «m» со стрелкой на конце. Вот я уже целую эту модную причуду – и тут вдруг Мира прикрывается ладонью: нет, нельзя.

Я встряхиваюсь. Да, конечно. Сам же знаю, что нельзя. Моя любовь теперь – всерьез.

Она – беременна…

– А как там наше дело? – спрашиваю, поднимаясь.

– Все хорошо. Как ты планировал. Я проконтролировала.

Выходим с ней во двор. Сворачиваем за угол, вдоль дома, на задворки. Среди бурьяна – выставленные плотными рядами кубы из пеноблоков и из кирпичей.

Я пересчитываю. Все доставлено. Товарный чек – свидетель. Местами упаковка прорвалась. Я поправляю пленку, стройматериалам вредно мокнуть под дождем. Ведь я вложил в них почти всю рублевую наличность. Да, это лучшее, что можно сделать с лживыми бумажками. А Мира – молодец: пока я пропадал в далеком городе, встречала грузовик, следила за разгрузкой, принимала и расплачивалась. Есть женщины в селеньях… И коня… И в избу… Это все – о ней. При кажущейся хрупкости… Придется соответствовать.