Татьяна Осипцова - Сметенные ураганом

– Так в чем все-таки дело? – Он осторожно взял ее за руку. – Не можете же вы так убиваться из-за того, что господин Смирнов безвременно покинул этот мир, оставив вас одну?

Она уже давно привыкла к его манере в изысканных выражениях говорить гадости и не обижалась. Что поделать, Юра есть Юра. И вдруг она поняла, что может все рассказать ему. Он ведь тоже не ангел, он жулик, лицемер и наглец – и он не осудит ее. Он мог ругать ее за мошенничества и обманы сколько угодно, все равно она знала, что на самом деле он ее не осуждает.

– Меня совесть измучила, – призналась Света.

– Совесть? – Брови его удивленно взлетели вверх. – Кажется, мы выяснили, что совесть вы считаете атавизмом.

– Атавизмом? А что это? Я знала, но забыла.

– Это что-то ставшее ненужным в ходе эволюции, вроде хвоста у человека. Но иногда вырастает – помните картинку в школьном учебнике по биологии?

– Опять смеетесь, а я серьезно. Я боюсь… Я даже подумала – может, в церковь сходить?..

– Поставить свечку или испросить индульгенцию за свои грехи?.. Кстати, что с вашей совестью? Конечно, у вас полно грехов, но раньше я не замечал, чтобы она вас мучила.

Теперь он откровенно насмехался – она видела, как блеснули синие глаза. Но Свете стало все равно. Рука его была такая теплая и надежная, а ей так хотелось выговориться. Она шмыгнула носом.

– Не надо было мне выходить замуж за Гену.

– Выходить замуж? По-моему, тот фокус, который вы проделали, правильнее называется «женить на себе». Разницу чувствуете?

– Ах, все равно, как это назвать! Это было неправильно, подло. Ведь он Соню любил, а не меня… Соньку тогда в колхоз услали, а я наговорила ему, что она там влюбилась и замуж выскочила.

– Вот, значит, как вы его окрутили. А я-то гадал…

– А потом, потом… Я ведь плохо к нему относилась. Я взяла у него деньги и хотела отблагодарить, но все как-то не получалось… Я склад купила у него из-под носа. Ругала при людях, унижала… и на работе, и дома. Я ведь могла сделать его счастливым… А вместо этого долбила, что он не может придумать, как много денег заработать… вот он и решился на такое… Это из-за меня его убили.

Она умолкла, хлюпая носом. Юрий подождал некоторое время и поторопил:

– Продолжайте, какие еще грехи за вами числятся?

– А разве этого мало? Я обманула его. Я дважды его обманула… Я могла быть добрее к нему, мне это ничего не стоило, а я… так плохо относилась… А он умер…

Слезы лились, она утирала их тыльной стороной ладони, потому что платок куда-то задевался. Юра достал из кармана свой, пахнущий дорогим парфюмом, и вложил ей в руки.

– Нельзя так себя изводить. Кончайте реветь!

Она послушно утерлась и даже всхлипывать перестала, и подняла на Юру несчастные глаза.

– Если бы все можно было вернуть…

– Бросьте. Все было бы точно так же. Разве у вас был выбор?

– Нет, – вздохнула она. – Но потом-то я могла быть добрее к нему… Тогда бы я сейчас не так мучилась.

Синие глаза ехидно прищурились.

– Так вам жаль беднягу Гену, или вы жалеете себя, замученную угрызениями совести?

– Вы меня нарочно путаете… – недовольно пробурчала она.

– Ничего бы не изменилось, начни вы все сначала. Вы так же обманули бы его и так же издевались. Ведь, не умри он сейчас, вы бы и не подумали изменить отношение к мужу? Все могло сложиться иначе, только если бы вашему Геннадию пришло в голову поколачивать вас для профилактики – потому что любой, проявивший слабину, тут же окажется у вас под каблуком.

У Светы не было сил возмущаться, она только вздохнула:

– Не знаю, почему я такая злая стала. Я ведь не была такой, это все жизнь… И еще, как только я начинаю думать, что вот, все наладилось и надо уже стать честнее и добрее, как мне опять снится этот сон.

– Что за сон?

– Я вам не рассказывала? Он снится мне давно, с карточных времен, когда бедняки и бомжи стали рыться на помойках. Сейчас-то это уже не в диковинку, а тогда… Знаете, когда я впервые увидела, что человек выискивает еду в мусорном баке, я очень испугалась, что и мы до такого можем дойти. И тогда первый раз мне приснился этот кошмар. Он потом еще снился, с небольшими вариациями, но суть примерно одна. Как будто я иду в темноте… ну не совсем в темноте, кое-что вижу. Иду, и мне есть очень хочется, потому что сытной еды давно не было. А с двух сторон дороги помойка, большая свалка… Вроде дело за городом. И на этой свалке полно людей, и все копаются, ищут что-нибудь съедобное. А я думаю: раз они находят, может, и я найду? Хоть утолю свой голод… Мне противно, брезгливо, но живот от голода сводит, и я иду на эту свалку… А оказывается, это уже не свалка, а кладбище… Я на кладбище, а кругом ночь, жуть! И я пугаюсь и бегу… Бегу как сумасшедшая, а за мной кто-то гонится!

– Кто гонится?

– Не знаю. Я даже не знаю, человек или зверь… Только чувствую, что он вот-вот догонит… Ужас такой! Но вдруг кладбище кончается, и я оказываюсь не на улице, не в городе, а в каком-то страшном месте – в лесу или в старом парке. Вокруг темень, мрачные деревья, заросли кустов со всех сторон… Нет ни одной тропинки, и я не знаю, куда бежать, где найти спасение! А тот, кто гонится за мной с кладбища, не отстает, и я опять бегу, не разбирая дороги… Я дрожу от страха и от холода, а вокруг туман, поэтому все еще мрачнее и страшнее кажется. Я задыхаюсь от ужаса, просыпаюсь и понимаю, что спастись опять не удалось…

И каждый раз, как мне снится этот сон, на меня наваливается такой страх, что все опять может вернуться – тяжкая работа ради куска хлеба, латаные сапоги и протертая куртка, – что я готова ограбить кого-нибудь, лишь бы знать, что у меня есть деньги, и завтра я не буду голодать. Вот я со злости и налетала на Гену, и пилила его…

– Стоп, – прервал ее Шереметьев. – Вы сейчас опять начнете заливаться пьяными слезами. Вытритесь и послушайте, какую новость я вам сообщу. Думаю, вас она заинтересует.

Она послушно вытерла глаза и высморкалась.

– Что за новость?

– Вы помните, я говорил, что ни одну женщину в мире не хотел так, как вас. Так вот – я все еще вас хочу.

От возмущения Света даже всхлипывать перестала. Вскочив на ноги, она зашипела, чуть не брызгая слюной:

– Да как у вас наглости хватило явиться ко мне в такой день со своими гнусными предложениями? У вас… нет сердца, и совести тоже нет! Убирайтесь вон из этого дома!

– Хоть бы дослушали… – Он тоже встал и, глядя на нее сверху вниз с легкой усмешкой, завершил: – Я предлагаю вам руку и сердце. Как вам новость?

Она смотрела на него, широко распахнув глаза. Он шутит? Ведь он твердил, что не из тех, кто женится. Либо она пьяна, либо Юра рехнулся. Но он не был похож на сумасшедшего. Напротив, он говорил совершенно невозмутимо:

– Я хочу вас с того первого дня, когда вы чуть не пробили мне голову булыжником. Так или иначе – я всегда хотел вас. Но теперь, дорогая, когда у вас завелся кое-какой капитал, вы вряд ли придете ко мне предлагать себя в обмен на деньги. Значит, другого варианта у меня нет – только женитьба.