Татьяна Осипцова - Сметенные ураганом

Судорожно всхлипнув, Ольга Петровна разрыдалась и долго не могла остановиться. Потрясенная ее рассказом Маня даже не пыталась ее успокоить, она сама плакала.

Вздохнув и утерев лицо, Светина мама продолжила:

– Взяла я такси, и сюда. А тут такое творится!.. Света с Юрой через дверь орут друг на друга, и такими словами поливают, такие обвинения… Знаешь, Манечка, я и не думала, что у них так все плохо. Светка-то моя не сахар, я знаю… Но Юра? Он ведь всегда такой невозмутимый, такой выдержанный. Она ему кричит, что он убийца и отнял у нее ребенка, а он ей в ответ: «Тебе никогда не нужны были дети, ты их не любишь, ты бессердечная дрянь и сука…» Господи, каких я только слов не наслушалась!.. И она его матом кроет в ответ. А в комнате девочка мертвенькая лежит… Света требует, чтобы он ее отдал, угрожает, что милицию вызовет и дверь взломают. А Юра: прикажу, говорит, охране, и тебя скрутят, чтобы не вопила под дверью, не будила дочку… Так и сказал: «не будила».

– Он сошел с ума, – в ужасе прошептала Маня.

Ольга Петровна покивала.

– Мне тоже так кажется. Он ведь очень любил Лорочку, в жизни не видела такого отца.

– Да, он жил для нее.

– Так что делать-то, Манечка? Ведь надо к похоронам готовиться, а он не пускает никого. Сейчас вроде затихли, а только перед твоим приездом такой крик стоял наверху…

– Я пойду туда, – поднялась Маня с места.

Света, бледная до синевы, сидела на полу, приткнувшись у стены, и беззвучно плакала. Завидев подругу, скривилась, зарыдала громче, проговорила сквозь всхлипы: «Он не отдает…» И вдруг вскочила, яростно заколотила в дверь.

– Сволочь! Отдай моего ребенка! Открой сейчас же!

– Заткнись, сука! – донеслось из комнаты.

Маня кинулась к Свете, обняла ее, прижала к груди:

– Тихо, тихо, что вы! Нельзя так при… Ох, Светочка, горе-то какое…

– Он не отдает… А надо хоронить, надо все подготовить… Я не знаю, что делать! Маня, помоги…

Она била кулаком в дверь, опять прижималась к Мане и все рыдала, все бормотала, что Юра отобрал у нее ребенка, отобрал навсегда, и теперь у нее нет дочери, а она так любила свою девочку, никто не понимает, как она ее любила…

– Я понимаю, Светочка, но ведь и Юра…

– Он?! Да он сам убил ее! Я говорила: зачем эта лошадь? А он, видите ли, считал, что верховая езда – это спорт для элиты! Ему покрасоваться хотелось, что его дочь не теннисом или плаванием занимается, а верховой ездой! Из-за него у меня теперь нет дочери… Отдай ребенка, гад! – снова крикнула она в сторону двери.

– Светочка, ты пойди к себе. Я поговорю с ним.

Будто ничего не соображая, Света сделала несколько шагов. Маня постучалась:

– Юра, откройте, пожалуйста.

– Маша, это ты? Пока она здесь, я не открою.

– Она уже ушла.

Щелкнул замок, и в одно короткое мгновение Света успела увидеть Лорочку, лежащую посередине большой кровати, будто спокойно спящую. Она рванулась было к ней, но муж уже захлопнул дверь.

Маня вышла через полчаса и тихо сказала:

– Сейчас вызовем машину, Светочка. Я помогу тебе подготовить все к похоронам.

Ольга Петровна умерла во сне через десять дней после гибели внучки.

Света стояла возле гроба, к ней подходили какие-то люди: мамины подруги, бывшие сослуживцы, дальние родственники. Она никого не узнавала и ничего не могла ответить, у нее не было ни сил, ни слов, только мысль, что вся ее жизнь теперь будет протекать между двумя кладбищами: Серафимовским, где похоронена Лора, и Южным, где лежат родители.

Так и было некоторое время. До сороковин она каждый день ездила к дочке. Маня всегда сопровождала ее.

Света гнала подругу:

– Что ты таскаешься за мной? Оставь меня в покое!

– Нет, Светочка, я тоже буду ездить. Вдруг тебе станет плохо? Если мешаю, я в сторонке постою.

Однажды корвалол и маленькая бутылочка с водой, которую Маня всегда носила в сумке, пригодились. Она едва успела подскочить и подхватить Свету – у той уже посинели губы, и она стала заваливаться набок со скамейки.

Ни разу со дня похорон они не встретили на кладбище Юру, хотя определенно он бывал там, потому что каждый день свежих цветов на могиле оказывалось больше, чем Света принесла накануне.

Постепенно острая боль утраты сменилась тихой грустью и смирением. Светлана стала реже ездить на могилу дочери. Но дни ее теперь были пустыми и тревожными. Она не понимала, откуда эта тревога – ведь с ней уже случилось все самое страшное, что может произойти в жизни: она потеряла любимую дочку и маму. Но тревога поселилась в сердце, оно будто трепетало в ожидании еще большей беды.

В страхе потерять второго ребенка Света каждый день звонила в Англию, ей надо было увериться, что Олег жив и здоров. Но и после разговора с сыном она не успокаивалась.

Она замечала, что реже думает о своей потере, а беспокойство все не отпускало. Порой сердце сжималось, словно от давнего кошмара, после которого она просыпалась в холодном поту. Когда-то Юрий умел успокоить ее, разогнать страхи своими ласковыми насмешками, и ужас кошмара отступал, сердце начинало биться ровно и спокойно.

Первое время после смерти дочери она видеть мужа не могла и долго продолжала мысленно обвинять его. И слишком Света была погружена в себя: ей слышался звонкий как колокольчик голосок и заливистый смех Лорочки, вспоминались милые шалости. Свете не приходило в голову, что и Юра думает о том же, только ему еще больнее, чем ей.

На протяжении долгих недель они почти не встречались в огромном доме, а если случайно оказывались вместе за обеденным столом, то обменивались лишь незначительными фразами – вежливо, как абсолютно чужие люди.

Сейчас, одинокая, мучимая непонятной тревогой, Света и рада бы была сломать барьер, но муж словно специально удерживал ее на расстоянии, не желая разговаривать ни о чем, кроме необходимого. «Передай, пожалуйста, соль. Спасибо». – «Заказать на завтра грибной суп? Ты ведь любишь его». – «Как хочешь». – «Но ты будешь обедать дома?» – «Не знаю, возможно». Вот и все их разговоры.

Злость прошла, уступив место горечи потери, а потом просто тихой грусти, и Света уже желала примирения с мужем. Горевать вместе с ним и вместе вспоминать потерянного ребенка – вот чего ей сейчас хотелось. Она готова была сказать Юре, что не винит его. Ведь и она гордилась тем, что пятилетняя дочка ездит на пони, а ни у кого из детей знакомых пони нет. И она тоже баловала Лору, и у нее самой не хватало духу сделать замечание, когда дочка показывала ей язык. Теперь Света поняла, как неправильно это было – обвинять мужа в смерти Лоры, и готова была попросить прощения за все ужасные слова, что наговорила в ту ночь… Но случая все не представлялось. Он смотрел на нее пустыми, чужими глазами, и Светлана будто немела под его взглядом. Признание все откладывалось и откладывалось, и наступил такой момент, когда оказалось, что сделать его просто невозможно.