Татьяна Осипцова - Сметенные ураганом

«Она проснулась», – прозвучал женский голос откуда-то издалека. Мужской ответил: «Вот и хорошо. Давайте теперь прямо в хирургию. Наверняка перелом ключицы, несколько ребер, нога, а что там еще с головой…».

«Зачем я проснулась? – недоумевала Света. – Как хорошо было летать под высокими светлыми сводами… Было так легко, а теперь так больно…»

На следующий день, вся перебинтованная, с ногой на растяжке, она лежала, прислушиваясь к тянущей пустоте внутри, и в отупении глядела на Маню. С того момента, как Свету перевели в палату, подруга постоянно находилась рядом.

– Светочка, конечно, это ужасно – потерять ребенка. Но врачи сказали, что не безнадежно, у тебя еще будут дети… Нет никакой патологии, а выкидыш – это результат падения. Просто тебе надо было быть осторожней и не ходить на каблуках по этим вашим мраморным полам. Там так скользко, я всегда боюсь упасть…

Маня говорила и говорила. О падении, об операциях, о том, как все перепугались, и что мама слегла от волнения, а сама она все оставила на тетю Полю и примчалась сюда.

Несколько раз Света порывалась спросить, где Юра, но тут же вспоминала, что произошло. Он не поверил. Ребенок ему не нужен, и она не нужна…

В покалеченном теле Светы не осталось ни одной клеточки, которая не болела бы, но даже сквозь боль она ощущала пустоту внутри, там, где совсем недавно был ее неродившийся ребенок. Сын, которого она мечтала кормить, купать, учить ходить и говорить, читать ему сказки, восторгаться им и любить. Впервые она мечтала о ребенке, и он не родился. Как это, оказывается, больно… Но еще больнее то, что Юра не поверил ей.

Выйдя вечером из больницы, Маня наткнулась на Шереметьева. Уставившись в землю, он сидел на скамейке, бессмысленно вертя в руках пустую фляжку из-под виски и будто не замечая ничего вокруг. Только сейчас Маня сообразила, что не видела его в палате у Светы и подруга ни слова не сказала о муже.

– Юра! – окликнула она.

Он поднял голову, и Маня замерла от удивления. Всегда безупречно ухоженный и элегантный, Шереметьев выглядел ужасно – светлая рубашка помята, на щеках двухдневная щетина, под безумными глазами набрякли темные мешки.

– Ей лучше? – не здороваясь, спросил он.

– Ну… насколько это может быть при многочисленных переломах. Да еще сотрясение мозга…

– Это все я. Я чуть не убил ее, – выдохнул Шереметьев, вновь опуская голову.

– Бог с вами, Юра! – горячо заверила Маня. – Не надо себя винить. Это несчастный случай.

Она присела рядом и почувствовала резкий запах спиртного. Горе заливал, поняла она и осторожно погладила его по плечу, желая поддержать, успокоить. Юрий вздрогнул от ее прикосновения и вдруг разразился потоком бессвязных слов:

– Это все я… Это из-за меня она упала… Она сказала, что не хочет ребенка от меня…

– Бросьте, Юра, она не могла такое сказать! – быстро возразила Маня.

– Могла. Она не хотела детей от меня… Мы спали врозь три года, а в тот вечер… Я был пьян, взбешен, и я… А она-то не хотела меня!..

Маня смотрела на него, широко раскрыв от удивления глаза. О чем он говорит? Мужчина не должен делиться подробностями своей интимной жизни.

– Юра, перестаньте, вы не в себе…

– Она не хотела меня… Никогда не хотела… И я стал жить с другими женщинами… Если она не хочет, надо же с кем-то?.. Я же не евнух?

– Юра!!! – возмущенно воскликнула Маня.

Но он продолжал, как в горячке:

– Если б я знал, что она беременна, я бы сразу приехал, но я не знал… Я даже специально номер телефона поменял, чтобы она не могла меня найти. Да и не стала бы она искать, я ведь ей не нужен… Но я бы все равно приехал, нужен или нет… А когда вернулся, она встретила меня на лестнице и сказала… А я… Я сказал, что еще не поздно сделать аборт… И тогда она бросилась на меня…

Маня в ужасе отшатнулась. Как он мог сказать такое, почему? Неужели до него дошли те нелепые сплетни? А ведь на самом деле – он уехал через несколько дней после… Нет, не мог Юра поверить… Он ведь здравомыслящий человек. Это он сейчас не в себе, к тому же явно пьян, потому и наговаривает на себя. Не мог он такое сказать женщине, которую любит, ведь видно же, как сильно он любит Свету.

– Вы наговариваете на себя, – снова погладила она его по плечу.

– Ничего ты, Машенька, не поняла! Ты не можешь поверить, что люди бывают жестокими… Слишком ты добрая. А все, что я сказал, правда… А знаешь, почему я так поступил? Потому что с ума сходил, просто обезумел от ревности за эти годы… Я знал, что такая женщина фригидной быть не может, это она со мной такая, потому что я ей безразличен… В ту ночь я напился, и почему-то мне взбрело в голову, что я сумею переломить ее холодность, и мне даже показалось… Но все не так. Она не любит меня. И никогда не любила. Она любит…

Тут Юрий поднял голову, поглядел несчастными пьяными глазами на Маню и умолк, будто только сейчас до него дошло, с кем он говорит. Лицо у Мани было напряженное, но она смотрела с таким состраданием, неверием и добротой, что он отвел взгляд, с минуту молчал, словно приходя в себя после дикой исповеди, и, наконец, проговорил своим обычным голосом:

– Надеюсь, Манечка, ты не поверила моему пьяному бреду? Ты слишком чистая, чтобы поверить. Ей-богу, ты единственный чистый человек из всех, кого я знаю. Не верь мне.

– Не верю, – облегченно сказала Маня. – Я верю в другое: Светочка поправится, и все у вас будет хорошо.

В конце октября Юрий отправил в Карловы Вары заметно хромающую на правую ногу худую женщину с безжизненными глазами.

А в середине декабря Света вернулась. Щеки округлились, ямочки опять появлялись на них, когда она улыбалась. Она уже могла улыбаться и не сдержала слез радости, когда, пройдя паспортный контроль в аэропорту, увидела бегущую к ней Лору. Подхватив дочку на руки, она подставила мужу щеку для поцелуя, и он поцеловал ее.

В машине она принялась рассказывать о жизни на курорте. О том, что физиотерапия и лечебная физкультура ей очень помогли, и воды тоже. В Карловых Варах сейчас тихо и спокойно, туристов совсем нет. Она много гуляла: по набережным речки Теплы и по терренкуру. На вопросительный взгляд мужа пояснила: «Это такой специальный маршрут для выздоравливающих, лечение ходьбой. Надо каждый раз отчитываться перед врачом, за сколько минут его одолел».

Светлана говорила и говорила, опасаясь, что если перестанет – наступит гнетущее молчание. Этого она боялась больше всего.

С того дня как упала с лестницы, она ни разу не оставалась с мужем наедине. Рядом всегда были сиделки, дети, Маня. Во время ее затянувшейся болезни Юрий был очень внимателен и заботлив – но Свете это казалось бездушной заботой чужого человека. За ней наблюдали лучшие врачи, Юрий обеспечил ей идеальный уход, взял на себя управление ее фирмой, но так и не сказал слов, которых она так ждала: «Прости меня».