Владислав Вишневский - Вдохновение

Михаил Ефремович Дударев, отец Стаса, лет двадцать назад поехал за лучшей долей, за границу, тогда многие уезжали, кто в Испанию, кто во Францию, кто в Канаду. Работы в стране не было. А кто и работал, зарплату не получал. Только обещания. Как и многие, Михаил эмигрировал в Канаду, рабочим, по контракту. Жена, Галина, мать Стаса – Стасу было тогда год или полтора – осталась ждать вызова. Но, прошёл год, потом ещё год, потом ещё… ещё… Над матерью Стаса подруги и знакомые стали иронизировать, подшучивать, она начала нервничать, болеть, извелась вся, попала в больницу. Маленького Стаса взяла к себе бабушка, мама Галины. А Михаил в это время, только-только вышел из канадской тюрьмы. Не зная законов, не зная языка, был задержан полицией за драку в пивбаре с местными парнями. Мгновенно появившиеся копы задержала всех. Наутро состоялся суд. Американских парней канадский судья отпустил, а Михаилу назначил четыре года призн, тюрьмы по-русски. В тюрьме – отдельная «песня» – Михаил выучил язык, всё время надеясь при этом, что его освободят. Написал несколько прошений сначала в Советское посольство, потом в Российское, но безуспешно. Или время такое было, или не до таких «бродяг» сотрудникам посольства было. Освободившись, без денег, Дударев устроился грузчиком на частную птицефабрику, помёт убирал, чтобы заработать денег на обратную дорогу. Написал с десяток писем домой, но ответа не получил. Сделал запрос в паспортный стол, ему ответили – «запрашиваемое лицо выбыло». Написал товарищу. Долго ждал. Бывший товарищ всё же ответил, написал: «Жена твоя, Мишка, сволочь ты такая, куда-то уехала. Сильно болела из-за тебя, или померла давно, или замуж вышла. И сын твой помер. Потому что денег у Галины не было. Не ищи. Не порть ей жизнь. Ты итак уже… Скотина! Не хрен было уезжать! Счастья тебе там! Не пиши больше». А дальше… А что дальше… Объехал много стран. Там возьмут на работу, в другом месте. А душа болела. Работал. Учился. Языки попутно осваивал. В Россию не спешил. Да и зачем. Ни сына, ни жены… Сам из сиротского дома. Но выжил. Гражданство получил. Дело нашёл. Себя в нём. Сначала младшим партнёром на фирме был, потом старшим, потом работал в Германии, Италии, переехал в Австралию, занялся птицеводством, до разведения страусов дошло. Взял кредит в банке, закупил африканских страусов, привёз их, и всё такое прочее. Попутно учился. Дело пошло. Открыл производство, центры продаж, заключил контракты на поставку продукции… Обычное дело. Сначала стал миллионером, а теперь, последние три года уже и… Да ерунда это всё. Домой хотелось. На родину. А тут, его партнёр, банкир, предложил профинансировать музыкальный фестиваль в Австралии. Майкл, подумав, согласился, но идею перевёл на Россию. «Вот я и…»

– Михаил… эээ… Ефремович, – вытянул шею Арчи, – дядь Миша, а как вы про нас-то узнали? Мы же… Где Австралия, а где мы!

– А я и не знал. Мне письмо по емэйлу пришло, от… – Михаил Ефремович потянулся к айпаду.

– Это я вам написала. – Опережая, с гордостью воскликнула Елена. – Я!

Все с удивлением повернулись к Ленке.

– Ты?!

– А что, я же не виновата, что они отказались. – Пожимая плечами, заметила Елена и повернулась к Толяну Тараканову. – Ты же сам тогда сказал, помнишь, никаких нам конкурсов, сказал, где Австралия и где мы. Помнишь? Я и написала.

– И потом, ещё… – с улыбкой, напомнил Дударев.

– Это снова я! Мы, с девчонками! – Вновь воскликнула Елена, и пояснила во все глаза глядящим на неё музыкантам. – А что вы так смотрите? Когда случайно увидела на сайте Минкульта информацию, что «Вдохновение» прошло в финал. Я обрадовалась. А потом… А потом оказалось, что это не наше «Вдохновение», а подставное. Я и написала. Спасибо скажите. – Обиженно повела плечами и отвернулась.

– Ну, ты, Ленка… – восхищённо выдохнул Боб… – Молодец!

– Да, мои хорошие, если бы не она, я бы не нашёл своего сына. – Заметил Майкл Дударефф, и пряча глаза, принялся сморкаться в платок. Стас, опустив голову, сидел, счастливый, держа отца за руку. Все остальные, с непривычными для себя выражениями на лицах, принялись вертеть головами, и обрадованными, и сочувствующими, и… Обрадованными за Стаса и этого, русского Майкла, отца Стаса. – Я очень виноват перед тобой, Стасик, и мамой нашей… – С волнением в голосе произнёс он. – Хочу побывать на её могиле. Я её любил. Очень любил. И тебя Стас. И не знал… Не мог…

Фанатки, не выдержав, заливаясь слезами, взвыли в голос. Подбежал встревоженный проводник. Испуганно заглянул в открытые двери купе.

– Ещё чаю, – спросил он, и осёкся. – Или врача? Валерианки? Из-за его спины выглядывали четыре встревоженных мужских лица.

Поезд прибыл на станцию назначения по-расписанию. Для пассажиров, по внутренней трансляционной сети прозвучало: «Стоянка поезда пять минут. При выходе не забывайте свои вещи. Будьте осторожны!». Пассажиры, косясь на заиндевелые вагонные окна, заторопились, поднимая воротники курток и пальто, кутаясь в шарфы. По московским меркам на улице было более чем свежо, явно за минус тридцать. На перроне, у одного из вагонов от холода пританцовывая, толпились местные и вездесущие региональной принадлежности репортёры, с острым профессиональным любопытством на лицах. Здесь же, возле треноги под видеокамерой, мёрз телеоператор местного телевидения. По виду человек серьёзный, неулыбчивый и, похоже, не любопытный. Мёрз, не то слово. Зато его маленькая аккуратненькая видеокамера была одета в тёплый спецкомбинезончик, сверху красовалась напяленная мужская меховая шапка видеооператора. Сам он довольствовался шарфом на голове. Вблизи от телеоператора, на тонкой привязи микрофонного шнура, спрятав сам микрофон на груди под шубкой, в красивых сапожках на высоких каблуках, сохраняя независимый вид, осторожно переступала красавица телеведущая. Третий в группе, возможно звукооператор или телесуфлёр, был весел, шутил, улыбался, приставал к обоим, предлагая предназначенные для них огромные валенки и тулупы. Из-под шапки выглядывали чёрные уши наушников, длинный провод уходил в карман полушубка. Неподалёку прохлаждался духовой оркестр военных музыкантов, в сапогах и шинелях. Уши у шапок совсем не по-военному, у большинства, смешно завязаны под подбородками. Из-под такого обрамления торчали красные носы, где и усы. Не смея выйти из строя, музыканты топтались, переступали, притоптывали. Многие курили, оценивающе поглядывая на красивую фигуру телеведущей и завистливо на тулупы и валенки в руках помощника. Их дирижёр, нетвёрдо ступая, вышагивал перед оркестром гоголем, косился на мэра в жёлтом, краснел лицом и таким же ярким носом, Перрон был оцеплен серьёзно проинструктированными полицейскими в полушубках, и игриво настроенными к местному населению (особенно девушкам!) солдатами внутренних войск МВД РФ. Последние тоже были в полушубках и валенках, но без оружия. За оцеплением выглядывали не то встречающие, не то отъезжающие, возможно массовка. Все ждали окончания официальной церемонии. Все! И она началась. Поезд подошёл, остановился. К открывшимся вагонным дверям (нужного вагона), с восторженными улыбками, красными от холода носами и ушами, подбежали представители мэрии. Несколько дам в норковых шубах, таких же шляпах и шляпках, в зимних сапожках, с цветами в руках… Взыграл оркестр. Телеоператор, сняв с видеокамеры шапку, настроил «картинку», заблестели блицы фоторепортёров… Мэр, довольно молодой человек, в ярко-жёлтом осеннем пальто с поднятым воротником, такой же осенней шляпе, в лакированных лёгких туфлях, чуть помедлив, демонстрируя СМИ обворожительную улыбку, радушие и гостеприимство, ступил на подножку вагона. Красавец, и… любимец, скажем, различных слоёв населения районного центра. За встречающей группой, на расстоянии вытянутой руки, в полной готовности подпирали три девицы в алтайских национальных одеждах-малахаях, в унтах оленьим мехом наружу, таких же варежках, с караваем хлеба на подносе и солонкой сверху. Девицы краснощёкие, круглолицые, с подведёнными глазами, без улыбок. Аборигены. Приехавших пассажиров было не много, они быстро вышли, ещё быстрее исчезли за расступившимся оцеплением, а того, из-за которого весь этот сыр-бор, в вагоне не оказалось. Вообще! Как это? Почему? Встречающие, несколько раз пробежав туда-сюда по вагону, бесцеремонно открывая и закрывая за собой двери купе, набросились на проводницу вагона: где австралиец, куда миллиардера дела? Спрятала?! Даже в туалетах его нет. Ни в том, ни в другом. Где? А?! Побелев лицом, проводница испытала состояние человека побывавшего перед расстрельной командой в ожидании команды «Пли!». Спустя несколько минут с трудом, но встречающие всё же установили: да, был, да, ехал, точно вышел, но почему-то из предыдущего вагона. И его группа тоже. Проводница быстро вспомнила главное: они всю дорогу разговаривали, чай пили… Много. И только чай, ничего более. И торопливо дополнила важное: c сахаром и лимоном, и полностью расплатились, копейка в копейку. А вот почему они из другого вагона вышли… Проводница предположила: наверное вас испугались. Видите, как вас много и какие вы… это… На что дамы в шубах-манто фыркнули. Цветы уже держали в подмышках, вениками. Ушёл! Упустили!