Татьяна Успенская - Главная роль

– Этого в мужья возьмёшь?

– Ещё кто кого возьмёт, дурак! А теперь пошёл прочь! И запомни про пылинки. Сдувай и благодари Бога, что допустили тебя до высокой персоны.

Алесь как застыл при виде мужика, так и стоит.

А Варвара уже снова кричит по телефону, каждое слово пересыпая матом, на него не обращая никакого внимания.

И под её криком и матом он постепенно приходит в себя.

Окно – во всю стену, залеплено снегом.

Ледяная избушка, грубая баба, уголовный мир – третья его жизнь?

И вдруг голос Лизы:

Алесь ворвался в паузу:

– Как вас по батюшке?

– Чего?!

– Как вашего отца звали?

Варвара, не понимая, таращится из своего крашеного перманента.

– А тебе зачем понадобился мой производитель, мой спермодонор?

– Вы взяли меня на работу, так? Моего отца Леонидом зовут, значит, я – Алесь Леонидович.

– По отчеству будешь меня величать? Тогда зови Цыгановна. Мать сказала: с цыганом меня приспала.

– А по паспорту?

– Какому: старому или новому?

– Не понял.

– Что понимать? Сама себе паспорт купила, когда на свободу вышла. От старой жизни только Варвару оставила, потому что имя у меня рычащее.

– Ну а отчество вы себе какое придумали? Тоже рычащее?

– Ну… Родриговна я.

– Как? – Он засмеялся. – Радмира, Радимира знаю, Родрига или Радрига – нет. Похоже, выдумали вы новое имя.

Снова она смотрит на него снизу вверх – зависимо.

– Чего это вы так букву «р» любите? Ну, дело ваше, Варвара Родриговна. Ставлю одно условие: при мне не материться. Не хочу жить в помойке.

Зазвонил телефон. Варвара подхватила трубку.

– Ты, что, оторва, врёшь, мать… – и замолчала, и лишь шевелила по инерции губами. А потом отключила телефон. – Круто берёшь, партнёр. Я другого языка не знаю. Ты же, небось, не только мат, весь мой язык отменишь?!

Зазвонил телефон. Нажала кнопку и тут же разъединилась.

Всю ночь шёл снег и ветром прибивался к окнам. Замуровал их с Варварой наедине в кабинете. Он в ловушку попал!

– Ты на меня посмотри, – приказывает Варвара. – Чего в окно уставился? А это слово годится, или нужно культурненько – «смотришь»?

– Вы, Варвара Родриговна, хорошо подумайте, гожусь ли я вам в работники? – спросил Алесь уныло, готовый резко распахнуть окна, чтобы снег слетел со стёкол. – Если да, говорите конкретно, что я должен делать. Только прежде ответьте на вопрос: как это я могу быть вашим совладельцем, если не внёс и не могу внести ни рубля, ни доллара? В альфонсы, что ли, хотите меня взять и кидать мне подачки с барского стола? Так я для этого тоже не гожусь. Привык работать…

– Вот что, Алесь Леонидович, тут распоряжаюсь я. Моя фирма. И в совладельцы беру я. Что значит – ни доллара не внёс? Зарплату буду тебе платить исправно, половину погонишь мне, ясно? Вот и твоя доля!

– Какая уж тут моя доля, если вы всадили в свою фирму наверняка миллионы?

Варвара захохотала.

– Ты идиот или притворяешься? И впрямь думаешь: мне вместе с волей вручили конвертик с миллиончиком? – Она постучала по столу. – Дурак ты, дурак деревянный. Мусор, Алесь Леонидович, – это золото, я говорила тебе, только ты плохо соображал с холоду. А я вовремя допёрла. Напрокат модных нарядов набрала да сунулась по кабинетам. Тогда я стройная была – фигуристая, при глазах-плошках. Рожу раскрасила, волосы в шестимесячную сунула. Шикарная стала. Сложи теперь сам: мозги, – она постучала себя по голове, – понимание момента, энергия и вылезший наверх знакомый фраер. Университетов тут кончать не надо. Он и с людьми нужными свёл, и ссуды организовал, и Дворец для меня на месте развалившейся пятиэтажки приказал возвести перед парчком, где мы с тобой встретились, и первый полигончик для меня открыл. Ни он, ни я теперь не внакладе. Давай садись в своё кресло, я рассядусь напротив.

– Не гожусь я для этого, – прервал её Алесь. – Непонятно, чем вы тут занимаетесь, может, я вовсе не захочу близко к этому подойти. Нутром чую: не чисто тут. Уж очень быстро вы тут обогатились, Варвара Родриговна: и людям платите, и себе оставляете от пуза. Что-то тут не так!

Варвара приосанилась.

– Ты скажи, чего больше: жратвы или мусора от неё? То-то, а мусор гонит баблы, по-культурному – «деньги». На твои условия согласная. При тебе постараюсь глотать свои родные рулады, а если проскочит матерок, плачу сто «зелёных» за штуку. Тебе вышла б выгода, если б я позабывалась! Теперь мои условия. Ты весь, с потрохами, горишь на мусоре. После рабочего дня два часа учишь меня всему, что сам знаешь. Устраиваешь не ликбез – университет! Всё, что сам знаешь, – повторила она, – со мной делишь! Книги, фильмы и вся прочая мутотень мне. Буду читать и задавать вопросы. Я шибко дотошная. Читать люблю. Восемь классов взяла в не дерьмовой школе! Без троек кантовалась! Это на зоне из меня повыбили русский, под завязку новый язык загрузили. Сделай из меня интеллигентную! Отплачу.

Теперь она уставилась в окно. И молчит.

Вырывается само. Строчками Лизу вызывает:

Открыл глаза – Варвара как смотрела в окно, так и смотрит. И вдруг слово за словом повторяет всё стихотворение Анненского, даже интонацию сохраняет. И говорит – «спасибо». И снова молчит долго. А потом едва слышно спрашивает:

– Как думаешь, осилю я твою науку? Вроде память при мне. Осилю – имя с отчеством поменяю и фактуру с рожей тоже. Опять в фигуристые подамся.

Дурдом. Снится ему Варвара, и забитое снегом окно, и перспектива разбогатеть. Он передёрнул плечами. Вроде его это мешок с костями, а голова плывёт отдельно.

– Бежал ты голый от своей любимой. После обеда поедем купим тебе барахло с дублёнкой… всё, что надо, для новой жизни. Не волнуйся, не дарю, в счёт зарплаты. А квартиркой в субботу займёмся.

– Почему вы решили, что от любимой? – вырвалось у него.

– В другом случае сидел бы ты сиротой на ледяной сковороде, примерзал бы задницей? Ни в жисть. Летал бы шмелем, расправив плечи. Печалился ты сильно. С жизнью расставался. Ладно, хватит сопли распускать. Слышал, небось, про стадионы? Болельщик, нет? Стадион, Алесь Леонидович, – это пивные бутылки, водочные, кока-колы всякие, пакеты из-под бутербродов и пиццы, консервные банки. Болельщик не только болеет за своих со свистом и грохотом, но ещё пьёт и жрёт, ой, прости за нелитературное слово, хотя это, заметь, не мат, Алесь Леонидович. Так вот, сколько я после футбола и хоккея соберу бутылок, жестянок, пластиковой тары и бумажных пакетов, умножь на тех, кто сидит на стадионе, а? Ну, что я тут сделаю кому плохое? Только чистоту наведу. А о супермаркетах и больницах ты слыхал? Вот со всеми в районе у меня договор. Они платят мне большие деньги, лишь бы я поскорее убрала за ними, вывожу говно, ой, прости, Алесь Леонидович, вернее, золото хапаю обеими руками!