Сергей Кумыш - Как дети (сборник)

Во взгляде Даши – желание. Не сиюминутное, а как будто все желания, которые она испытывала и еще испытает по отношению к Тиму, сошлись в одной точке, в одном моменте, на какой-то миг стали полностью видны. И в этих желаниях – столько, и этих желаний – столько, что на фотографию почти физически больно смотреть. Взгляд, который может выдержать только один человек – тот, к которому он обращен.

Ведь этот дуралей Тим скорее всего не понимает. Невозможно, обладая даром – а даже один такой взгляд, вне всякого сомнения, дар, – полностью осознавать, что носишь это в себе. На это не хватит никаких человеческих сил. То, что видит Женя, доступно лишь стороннему, обделенному наблюдателю.

И Тим ходит по земле, наглый везунчик, не способный до конца оценить значение того, что с ним происходит, но тем не менее это происходит именно с ним. А у Жени есть несколько секунд, чтобы посмотреть на фотографию; и целая жизнь, в течение которой он так и не сможет отделаться от воспоминания об этих нескольких секундах.

– Так, телефоны все убрали, или я сейчас отберу, – пробасил историк.

Урок подходил к концу, учитель вернулся на землю.

Тим посмотрел на него. Седой «ежик», серое затвердевшее лицо немолодого человека. Свитер с дурацким коричневым узором, темные брюки трудноопределимого цвета. Он рассказывал что-то про Александра III. То, как самозабвенно он уходил в свои рассказы, как яростно и громко говорил, нервно двигался, навело Тима на мысль.

«Интересно, у него есть женщина?» – подумал он.

– Мне пришлось все рассказать, – начала Даша. Они встретились около метро, она позвонила и сказала, что им надо поговорить. – Сегодня утром мне стало плохо. И, в общем, я не добежала до туалета. А они уже и до этого что-то начали замечать, задавали всякие осторожные вопросы. А утром, когда это случилось, мама просто взяла и напрямую спросила. Я рассказала про тест. И про все остальное.

– Ты была у врача? – спросил Тим. В последние дни у него в голове поселился странный шум: возник, когда они вдвоем смотрели на тест, и с тех пор не прекращался, лишь изредка стихал. Шум, в котором тонули все остальные звуки и новости, который было ничем не перебить.

– Еще не была, – Дашин голос тоже пробивался сквозь шум. – Но, как ты понимаешь, теперь я пойду туда не одна. В понедельник.

Тим кивнул, они оба помолчали. Была пятница. Оставалось два дня.

– Ты не ответил на мою смс.

– На какую именно?

– Ты знаешь, о чем я.

Он действительно знал. «Если ты поймешь, что не хочешь ничего решать, просто скажи».

– Я не знал, что ответить. И до сих пор не знаю. Хотя мне кажется, ты ни о чем не спрашивала. Ты написала, я прочитал. Я же сейчас стою рядом с тобой. Наверное, это и есть мой ответ.

– Наверное, – повторила за ним Даша. – Только раз это и есть твой ответ, пожалуйста, не отстраняйся. Приезжай к нам, как и раньше. Ты же знаешь, как они к тебе относятся. Сказали, что поговорят с тобой, когда ты сам будешь готов. Только не затягивай сильно, – добавила она.

Тим понимал, что, когда он приедет в следующий раз, это и будет значить, что он готов. Но все же нашел в себе силы ответить:

– Да. Хорошо.

Они занимались сексом с энтузиазмом и изобретательностью первооткрывателей. Если бы не неоспоримые доказательства, которые Тим получил в их первую ночь, ему было бы очень трудно поверить в то, что он у Даши – первый.

Ее рука находила его член в самых неожиданных и, казалось бы, неподходящих ситуациях. В давке вагона метро, когда их могли заметить, но людям было не до них, во дворе ее дома, когда они целовались до полуобморочного состояния, отпугивая и смущая редких прохожих. Однажды она дотронулась до него под столом у себя дома, когда они ужинали с ее родителями. Тим чуть не подавился, а Даша только хитро улыбнулась: что это с ним?

– Еще немного, и я испачкаю штаны, – сказал он ей однажды в кинотеатре. Как будто ее это когда-то останавливало.

– Почему ты постоянно его трогаешь? – спросил Тим.

– Он мне нравится, – прошептала Даша. – Хочу себе такой же.

– Он и так твой, – прошептал Тим в ответ.

Ее приятно удивляла, но при этом немного обескураживала постоянная эрекция Тима. Когда бы она к нему не притронулась, то всегда ощущала…

– Он у тебя что, всегда… стоит? – Даша попыталась подобрать менее очевидное слово, но так ничего и не придумала.

– Всегда, когда ты рядом.

Они делали это после школы, иногда – прогуливая школу; при каждом удобном случае. Они кричали, наплевав на то, что их могут услышать соседи или люди с улицы, если окно было открыто. Они пытались испробовать все, о чем только могли знать или на что их подталкивала неуемная фантазия.

– Тимтим, – шептала она ему в ухо, ее руки гуляли по его голой спине – от лопаток к ягодицам и обратно.

Когда они были лишены возможности наброситься друг на друга сию секунду, они разговаривали об этом – на людях, по телефону.

– Хочу тебя раздеть прямо сейчас, – сказал однажды Тим в заполненном посетителями кафе и нежно дотронулся до ее затылка.

– Скажи это еще раз.

В тот вечер они так и не придумали, куда можно деться, и, разойдясь по домам, изводили друг друга по телефону. Когда Тим отключил мобильник, он почувствовал, как сильно нагрелась трубка от долгого разговора. Ухо гудело. Впрочем, не только ухо.

Сначала Тим не знал, как себя вести, и не понимал, что чувствует. Он предполагал, что есть некое универсальное чувство, положительное или отрицательное, которое он должен испытывать. Некий внутренний отклик, который что-то прояснит, хоть что-то объяснит ему про себя самого.

Но поначалу был только шум в голове, который пугал его своей нейтральностью. Он ходил и прислушивался, пытаясь хоть что-то понять, уловить. Но ничего не приходило – только бело-серый шум, как из испорченного телевизора, который безуспешно пытаются настроить. Ни одного слова, ни одного внятного звука.

Проснувшись в субботу утром, он понял просто и ясно – никакого ребенка он не хочет. Шум не ушел, но значительно поутих.

Выйдя на кухню и увидев сонного отца в трусах, маму, готовящую гренки (именно их аромат и разбудил Тима), он почувствовал внезапный прилив нежности к родителям. Раньше его всегда раздражала манера отца разгуливать по дому без штанов. Сейчас пухловатые, с седыми волосками ноги отца показались ему настолько родными, настолько неотделимыми от его собственного представления о домашнем уюте, что Тиму захотелось, чтобы это утро никогда не заканчивалось. Если вся жизнь уместится в это утро, будет ограничена пределами кухни и двумя людьми, родившими его, – он не будет возражать. Источающая ровное благополучие кухня вдруг стала единственным местом на земле, где ему хотелось бы находиться.