Нина Строгая - В жару

– Ну хватит, хватит наставлений! Посмотри лучше, что мне Оля на прощанье подарила, – переводя разговор с неприятной для него темы, Иван протянул руку к лицу Николая.

– У тебя же давно уже. Несколько лет, по-моему, – улыбнулся Николай, кончиками пальцев поглаживая мастерски набитую на внутренней поверхности, как будто живую, довольно крупную – от запястья до локтя, симпатичную и пушистую, однако невероятно хищную, очень какую-то агрессивную, оборзевшую ко всему прочему какую-то даже, вот-вот готовую впиться утрированно длинными клыками в жестко схваченную передними обеими лапами, оторванную уже человеческую, с выпученными от ужаса глазами и вскрытой черепной коробкой, голову – адскую поистине куницу.

– Да не это. Вот, браслет.

– Ничего, – сказал Николай, разглядывая украшение – массивную золотую цепочку, соединенную прямоугольной пластинкой с выгравированной на ней розой.

– Роза…

– Да вижу я… вижу. И не изживут себя никак эти наши дурацкие пошлые прозвища.

– И теперь, наверное, никогда, – Иван, довольно улыбаясь, медленно перевернулся на бок, приближая лицо свое к лицу Николая.

– Хочешь, чтоб все знали?

– Угу.

– Дурак. И бесстыжий к тому же.

– Жрать хочу до черта, – смущенно засмеялся Иван и уткнулся лбом в плечо Николая.

– А я в душ, – ответил Николай, перебирая его темные, блестящие волосы. – Сначала в душ.

– Нет, жрать!

– Лично я – в душ, – Николай резко поднялся, слез с дивана и уже было вышел из комнаты, но задержался, обернулся и устремил на Ивана какой-то совершенно незнакомый тому пронзительный и опасный взгляд.

– Ну что, боишься уже? Ведь боишься, да?.. Жалеешь? Раскаиваешься?

– Нет… не жалею, – тихо и немного испуганно произнес Иван.

– Тогда скажи, чего ты хочешь?

– Я… я…

– А хочешь по-настоящему? Хочешь, выебу тебя? Отдеру, как надо – грубо, грязно, по-животному?

Иван не знал, как реагировать, сердце бешено заколотилось в груди, а во рту пересохло. Он не узнавал, не понимал Николая, но эти слова, этот с нотками металла голос и ледяные глаза – этот совершенно неизвестный доселе Ивану образ ни в коей мере не отталкивал его, наоборот, он еще больше очаровывался, еще больше проникался своим таким сильным и страстным чувством.

– Ну?

– Хочу, – прошептал Иван, медленно поднимаясь на диване, и не был уверен, хочет ли предложенного Николаем на самом деле.

– Завоешь – поздно будет.

– Не завою, – Иван чуть вздрогнул от прострелившей его боли в пояснице.

– Завоешь. Скулить будешь, рыдать, – лицо Николая постепенно принимало обычное свое, серьезное, немного надменное выражение, а взгляд становился теплым и ласковым.

– Хорошо.

– Что хорошо? – еле сдерживая улыбку, спросил Николай.

– Буду… если хочешь, – затравленно глядел на друга Иван.

– Давай, попроси меня. Ну… как ты сегодня просил, – улыбался Николай. – На английском можешь, как в кино. Иван нервно сглотнул и, запинаясь, хрипло и с дрожью в голосе произнес:

– Fuck me… fuck me… harshly, dirty… like an animal….

– Да ты ж мой красавец! – довольно рассмеялся Николай и знаком пригласил Ивана следовать за ним в ванную.

– Ну, я так и подскочила и бросилась за кроликом, умирая от любопытства и чуть-чуть не догнала.

– Но я успел нырнуть.

– В большую нору под кустом шиповника.

– А я, не раздумывая, бросилась за ним.

– А подумать не мешало бы. Всегда, дружок, прежде чем лезть куда-нибудь, хорошенько подумай: а как я оттуда вылезу.

– Вылезу, вылезу, нора-то ровная, как туннель. Ой, падаю, вниз, вниз, в какой-то колодец, у-у-у-ух!

– Не бойся.

– Ты здесь, До-До-о?

– Здесь, разве я могу тебя оставить?

– А, почему я тебя не вижу-у-у-у?

– Так ведь темно-о-о-о.

– В колодцах всегда темно, а это глубокий колодец?

– Он такой, какой тебе самой захочется, так что времени у тебя вволю, падай себе и падай.

– Да, я падаю и как-то мягко падаю, как пух тополя падаю, а не как с крыши, у-у-у-ух! Совсем темно и ничего не видно…

…Иван хотел было достать пульт, лежащий на столике среди прочих вещей, все тех же: недопитой бутылки шампанского, бокалов, банки с икрой и с ложками, пузатых маленьких часов, такого же важного и пухлого, местами потрепанного, но солидного ежедневника, еще более солидного тюбика с лубрикантом [49], а также невысокой стопкой DVD, но чуть только приподнялся на локтях – больше не смог, ему показалось, как будто бы тяжелый железный лом воткнулся в спину и пронзил насквозь так, что потемнело в глазах и перехватило дыхание. «Ну что ж такое? Что ж так больно? Как же не в тему-то!» – думал Иван и вспоминал свою новую молодую лошадку – норовистую хитрюгу и капризулю, и то, как в поле она вдруг от избытка чувств – испугавшись ли чего, а может, наоборот, от радости, – взбесновалась и понесла, и совершенно вышла из-под контроля, и никакие уговоры и призывы к порядку на нее не действовали, и устроила она Ивану настоящее родео – крутилась, и брыкалась, и вскидывалась на дыбы, пытаясь сбросить обнявшего ее за шею хозяина, и Ивану, чтобы удержаться в седле, пришлось применить не только все свое умение, но и все силы, ибо падать он не хотел: как ни хорохорился, не был готов – оробел до черта – рухнуть на землю и развалиться на части.

Слезая с лошади, Иван находился в заметном волнении, а именно, дрожал всем телом – он тогда сразу понял, что где-то и что-то в залатанном его позвоночнике чересчур напряглось, что-то, похоже, даже хрустнуло. Дав своей питомице вволю набегаться в манеже и выпустить оставшийся пар, и после того, как «разделись и почистились» и он ритуально угостил лошадку любимой вкусняшкой – яблоками и овсяным печеньем, Иван решил сделать рентген, но, заехав зачем-то домой – привести себя зачем-то в порядок, нырнул в ванну, засим в Интернет, тяпнул рюмку-другую водки, вслед за чем почти сразу отрубился. Проснулся поздно ночью и вроде неплохо себя чувствовал, побродил какое-то время и снова лег спать. На следующий день он отложил поход в поликлинику из-за встречи с Олей и теперь вот жалел об этом. К тому же у Ивана поднялась температура, да и неожиданно сильное похмелье все-таки настигло его, раскалывая голову, заставляя внутренности подергиваться, будто на ниточках, и трепетать. Ко всему прочему, перед его глазами на большом экране молодой Депардье вступал в связь с молодой Мути – Иван уже видел этот фильм [50], и этот фильм потряс его, произвел на него неизгладимое, крайне угнетающее впечатление, оказал несколько травмирующее даже действие, иными словами, оставил в душе отвратительный осадок. Громкость телевизора была убавлена до нуля, и звуковым рядом «кину не для всех» служил сказочный аудио-спектакль, который перед уходом, со словами: «Держись тут, я скоро», – Николай загрузил в музыкальный центр.