Надежда Беленькая - Рыбы молчат по-испански

– Нина, – крикнула Юля.

– Ах, Ниночка, проходи…

Нина разделась в большой и темной Юлиной прихожей. Рассыхающаяся древняя мебель, пожелтевшие обои, скрипучий темный паркет. В комнате в красном углу иконы – Юля была набожной, и в период острого неофитства, как сама она его называла, собиралась уйти в монастырь. Она и выглядела в ту пору настоящей монашенкой – длинная юбка, косынка, четки. А насчет монастыря, как показало время, говорила серьезно. После третьего курса собралась и, не обращая внимание на причитания родителей, уехала в какой-то знаменитый монастырь. Вернулась месяца через два. Что было в монастыре, отказались ее туда принять или сама она передумала, Юля помалкивала. Но и разговоров про то, что все кругом суета и спасаться от мира нужно непременно в монастыре, тоже больше не заводила. Ее православие вошло в мирное русло, четок на запястье она уже не носила, в веру никого не обращала и вообще сделалась добрее и мягче.

Но монашество как будто прилипло к Юле и приехало с ней вместе из монастыря в Москву. Широкий домашний халат, темный платок – в сумерках прихожей Нине показалось, что дверь открыла монахиня или послушница, а вовсе не доцент факультета журналистики Московского университета.

– Я чай заварю, – Юля отправилась на кухню и вскоре зазвенела чашками. – Проходи…

За последние пятьдесят лет в Юлиной комнате мало что изменилось – та же мебель, люстра, обои, книги. Книги на письменном столе под стариной лампой, на полу возле кровати. Кровать – узенькая, девичья, непонятно, как на ней помещается здоровенная Юля.

На мониторе – открытая страничка Живого Журнала, Юля вела его почти ежедневно. Она ругала себя за этот журнал, жалела время, потраченное на виртуальное общение, но поделать с собой ничего не могла и в день не меньше часа проводила в сети.

– Скажи, – спросила Нина, – разве ты по регионам ездишь?

– Да куда мне, ты что! День весь занят, а если переводы срочные, сижу по ночам. Одно спасение – ставлю перед собой тарелку крекеров или чипсов и таскаю всю ночь по одному… Так до утра и сижу. Работы много, ты же знаешь… Сколько дают, столько и беру. Никогда не отказываюсь. Привычка дурная, вроде интернета, – вздохнула Юля. – Все мечтаю на ремонт накопить… А если подумать – зачем он мне, этот ремонт? Можно же и без него обойтись. Но все равно деньги нужны. Бабуля болеет, дача старая, еще хуже квартиры – рассыпается. Здесь хотя бы крыша не течет…

– Я была уверена, что ты по ночам книги переводишь, – заметила Нина.

– Какие там книги! Документы испанских родителей. На книги в наше время не проживешь. Ты же знаешь – четыре тысячи за авторский лист. Авторский лист – двадцать четыре страницы. Я работаю медленно, больше шести за день не делаю. Вот и считай – тысяча в день, не больше, и то, если хорошенько за это дело засесть. У меня знакомые испанцы есть – не покупают китайские товары. Принципиально. Готовы даже переплатить, лишь бы не китайское. Потому что там детский труд, страшная эксплуатация. А я смотрю на переводные книги – и не страницы вижу, а сгорбленную фигурку перед компом. Прямо хоть не покупай ничего переводного.

– И что, не покупаешь?

– Представь себе, нет. Но я и современного мало читаю. А если и читаю, то наше или оригинал. Так честнее – для меня, по крайней мере.

– А куда они потом едут, эти родители, чьи документы? В Рогожин?

– В разные места… Мне Ирка работу подкидывает – переводчица, которая раньше работала на Ксению. Ирка от нее ушла – Ксения тебе наверняка наябедничала… А мне как носила бумажки, так и носит. Только в последнее время что-то слишком уж много…

– Может, тебе тоже их кому-нибудь отдавать?

– Пробовала, Нин.

– Ну и как?

– Ужас! Ты даже не представляешь, что я получила на выходе! Там есть документы, которые переводятся по шаблону, – их я себе оставила. Есть другие – страшно важные, которые я никому не доверю, а есть – бла-бла-бла, писанина. Эту писанину я и отдала Леночке, аспирантке нашей. Она, конечно, взяла… Возвращает через неделю. В срок, как и договорились. А там такое…

– Что?

– Ну сперва ничего. Читаю – вроде все нормально. Дохожу до третьей страницы. И тут – началось… Да ты послушай…

Юля пересела к компьютеру, щелкнула мышью и открыла документ.

– Вот… «Господин Гарсия и госпожа Лопес мечтали иметь детей. Однако первая беременность окончилась трагически: госпожа Лопес сделала аборт. После аборта она долго не могла забеременеть. Супруги обратились к врачу, было проведено обследование. Госпожа Лопес прошла курс поддерживающей терапии и через некоторое время снова благополучно забеременела. Однако и на этот раз супругов постигла неудача: на восьмой неделе беременности госпожа Лопес снова сделала аборт».

– Она что, с ума сошла? – воскликнула Нина, имея в виду обеих – переводчицу Леночку и госпожу Лопес.

– Вот и я про то же. Открываю оригинал: никаких абортов госпожа Лопес не делала. У нее был выкидыш, «аборто». Вот и облажалась Леночка. Да ты послушай дальше! «…Второй аборт настолько потряс госпожу Лопес, что у нее началась продолжительная депрессия. По требованию семейного врача ее госпитализировали, и в продолжение нескольких месяцев она получала специальную терапию. Выйдя из больницы, быстро забеременела. На этот раз ее положили для сохранения беременности в частную клинику. Неделю госпожа Лопес провела под капельницей. Однако и эта беременность закончилась абортом…» А документики Лена уже на свое имя у нотариуса заверила! Ленточка, нотариальная печать… И на следующий день утром мне их Ирке отдавать. Я в панике. Второй час ночи. Набираю Леночкин телефон, а она трубку не берет. Отключилась на ночь!

– Как же ты выкрутилась?

– Ну как… Отделила перевод от оригинала, вытащила ленточку вязальным крючком. А потом целую ночь молотила по клавишам, перепечатывала. Она мне электронную версию забыла прислать! До утра сидела… В общем, страшновато с тех пор отдавать. А если честно, Нин, тебе бы я с удовольствием…

– Я бы не отказалась, – усмехнулась Нина.

– Знаю… Но не хотелось тебя втягивать. Думала: пусть лучше Нинка занимается своим Сальвадором Дали.

– А теперь?

– Теперь бумажки сами к тебе поплывут, вот увидишь…

– С какой радости? – удивилась Нина. – Я же так только, съездила разок проветриться.

– Проветриться… – вздохнула Юля. – Понимаешь, Нин, есть в этой работе что-то такое… Чертовщина какая-то. Если человек один раз к ней близко подойдет – все: не выберется.

– Ты серьезно?

– Честное слово… Вот взять меня, к примеру. Ты послушай только, как я начинала! Про это целый роман можно написать, хоррор. Однажды эта самая Ирка попросила меня сходить в консульство и взять разрешение на въезд ребенка в Испанию. Мы тогда еще с ней не работали. Ирке срочно эта бумажка понадобилась, а сама она забрать не могла – в постели лежала с температурой. Вместо нее пошла я. А там чиновник испанский – морда прямо волчья. Глаза желтые! Смотрим друг на друга сквозь три преграды – мои очки, защитное стекло с окошком, потом его очки. И все равно жутковато… Зачем, говорит, вы к нам явились? Что вас привело? Отвечаю ему – самым невинным тоном: разрешение взять. Фамилия ребенка такая-то. А он: вы что, говорит, новенькая? Так прямо по-русски и спросил. Я: что значит новенькая? Меня человек больной попросил помочь, я мимо проходила и зашла. Давайте мне бумажку, и я пойду дальше по своим делам. Достает откуда-то конверт, сует мне в окошко. А сам глазами так и сверлит и вдруг говорит: сегодня вы пришли за разрешением, но это только начало. Запомните: вас толкают в болото. Коготок увяз – всей птичке пропасть…