Дмитрий Иванов - Как прое*** всё

Яша так и сказал:

– Я тупею без работы. Нельзя пилоту без полетов. Без полетов пилот становится долбаёбом, ребята.

Потом мы пошли домой к Яше. Яша был молдаванин, у него был добротный дом с винным погребом. Яша вынес из погреба трехлитровую банку вина. Мы ее выпили. Яша впал в ничтожество и подарил Кисе фуражку. Киса сказал Яше, приняв из его синих рук помятую фуражку:

– Яша, а как же ты?

– Я – пиздец, – сказал Яша, вытерев сопли.

А я тогда подумал: поэты и пилоты похожи. Забери у поэта полет – и тот же результат, что с пилотом. Поэт без полета становится долбаёбом, ребята.

Яша пил с тех пор, как однажды в небе увидел облака, белогривые лошадки. Было это несколько лет назад, Яша управлял самолетом, дело было под Днепропетровском. Летел Яша сквозь облака. Они были кудрявыми, белыми и золотыми, как волосы ангела, и Яша думал, что ему повезло: ведь простые люди не могут увидеть такой красоты. Яша напевал песню «Облака, белогривые лошадки». Песня была из любимого мультика Яши. Яша пел, а облака плыли мимо.

Вдруг Яша перестал петь. Потому что увидел, как из облаков посыпались чемоданы. Пилот удивился. Потом из облаков стали сыпаться люди. Они были живыми и махали руками и ногами. Яша подумал, что пробил час расплаты. Яша ведь и раньше пил, пилоты вообще люди пьющие, потому что надо снимать стресс, постоянно надо снимать стресс.

Яша сейчас же связался с землей и сказал:

– Прошу аварийной посадки связи хуёвым самочувствием пилота.

Так принято в радиообмене – не употреблять предлогов и союзов. Автор находит это лапидарным.

Уже на земле Яша узнал, что он видел. Он стал свидетелем печально известной авиакатастрофы в небе над Днепропетровском. Там, на километр выше того воздушного коридора, по которому летел Яша, столкнулись два самолета. Оба от удара развалились.

И их содержимое просто высыпалось вниз. Что и наблюдал Яша.

После этого случая Яша взял отпуск за свой счет и провел его в тяжелом делирии. Его постоянно преследовала песня «Облака, белогривые лошадки». Он не мог уснуть, а когда засыпал, ему снились люди. Радостные, улыбающиеся, они летели вниз сквозь золотистые облака к земле и махали руками, как птицы, а рядом с ними летели чемоданы, они открывались, как рты, и пели: «Облака-а-а, белогривые лошадки!» Яша просыпался и кричал, кричал. Потом бежал в подвал, там наливал, пил. И опять. Кричал, кричал.

Вот так. Облака могут быть белыми и золотыми. Но однажды из них могут выпасть чемоданы. Автор находит это поэтичным.

Выше уже было рассказано о том, что Киса верил в черные ящики – бортовые самописцы. Мне всегда казалось, что внутри меня тоже есть такой черный ящик. Он все запоминает, чтобы потом, уже после катастрофы, люди могли спокойно во всем разобраться, извлечь уроки. Это очень полезно – извлекать уроки из чужой катастрофы. Этот роман и есть черный ящик. В нем изложено все, что со мной случилось. Как сначала все было отлично, потом отказ первого двигателя, потом второго, затем отказ всей гидравлики, конечно, пожар, я пытался дотянуть до запасного аэродрома, но нет, не получится. Когда понял, что не получится, – принял решение. Ухожу подальше от города, ведь там дети и женщины. Упаду на лесок. Березы все ближе. Прощай, жизнь. Взрыв, огонь. А город подумал – ученья идут…

Киса однажды сказал, показав мне толстую книгу, которую ему подарил Яша, это был сборник правил для пилотов:

– Видишь эту книгу?

– Вижу, – сказал я.

– Видишь, какая она толстая?

– Толстая, – признал я.

– Каждая строчка в ней написана кровью, – сказал страшно Киса. – В авиации нет мелочей!

Мне очень это понравилось – и что каждая строчка написана кровью, и что нет мелочей. Я подумал: надо научиться вот так писать буквы – кровью и без мелочей.

Позже тот же Яша лишил Кису иллюзий относительно черного ящика в авиации. Яша рассказал, что пилотов иногда собирает руководство на закрытое совещание, которое называется красиво, мне понравилось: «Разбор крайних катастроф». Я подумал сначала, что «крайние катастрофы» – это страшные, жуткие, крайне катастрофические катастрофы. Но оказалось, в авиации просто не принято употреблять слово «последний». Не принято говорить «последний полет», «в последний раз» и т. д. – считается плохой приметой. Поэтому говорят: «крайний полет», а про последние катастрофы говорят: «крайние катастрофы». Так вот. На разборе крайних катастроф пилоты слушают записи черных ящиков. Но однажды Яша напоил водкой одного сотрудника, который неизвестно чем занимался в летном ведомстве. И тот по синьке признался, что переозвучивает черные ящики, чтобы потом можно было слушать их на разборах крайних катастроф. Яша удивился – как же так, получается, от пилотов скрывают бесценный опыт, ведь пилоты в последние, то есть крайние, минуты жизни сообщают очень важные вещи: показания приборов, свои действия для спасения самолета, и так далее. Но сотрудник, которого напоил Яша, сказал:

– Да ни хуя они не сообщают. Вот на днях иркутский черный ящик я переозвучивал. Так там командир сказал: «Пиздец, мне пиздец. Аленка, прощай».

Эту запись потом Яша слушал. В записи был действительно несколько иной текст:

«Аленка, прощай, ни в чем не вини авиакомпанию, катастрофа связана с человеческим фактором, то есть со мной».

Киса был подавлен, когда Яша ему все это рассказал. И я был подавлен, когда Киса с Яшей мне это рассказали. Получается, подвиг пилота стирают даже из черного ящика. Его последние, то есть крайние, слова, такие настоящие, честные, заменяют чужими словами. Получается, нет никакого черного ящика. Это трагично. Просто пиздец.

С Иркутской авиакатастрофой связана еще одна история из моей коллекции полных просёров. Киса мне ее рассказал.

Самолет после взлета поломался и стал падать. В это время на земле жизнь шла своим чередом. Под Иркутском была ферма, в ней жили коровы. За ними присматривал скотник. Он был созерцателем. Утром он давал коровам еду, потом выпивал, выходил на улицу и садился на скамейку. Там он сидел, смотрел на все вокруг и размышлял. О природе – что все в ней устроено правильно: вот прошло лето, уж небо осенью дышало, лес, словно терем расписной, лиловый, золотой, багряный, утки клином небо шьют, и все щемящей исполнено высью. Вот о чем думал скотник, он был созерцателем. И вдруг скотник увидел – на него летит самолет. Еще через миг – ведь скорость самолета огромна – он увидел перед собой большой белый нос лайнера. Гигантский белый лебедь подлетел совсем близко. Это было красиво. Еще через миг скотник увидел глаза пилота. Пилот смотрел на скотника. А скотник – на пилота. До их встречи оставалась секунда, но как же о многом успели сказать друг другу эти люди – одним только взглядом. Потом все кончилось.