Давид Ланди - Биоген

– Газ?!.. – вытаращивает на сына глаза Гипнос, – не-про-ве-ли?!. – переваривает последние новости от «Газпрома», Бог, – суки??? – задумывается, вспоминая предысторию сюжета родитель. И, воскресив все до копейки, восклицает с отчаянием в почках, – конечно, не провели! Я и сейчас это могу подтвердить перед лицом прародителя нашего – Хаоса! [524]Я на сжиженном газе готовлю! Мне его в баллоне твой брат притащил. Он стянул его у кого-то на даче в России. Там этого газа до хренааа! – растягивает последнюю гласную Гипнос. – Понимаешь? До хренища там газа!!! Без газа там не проживешь! В России все газуют! Друг на друга, друг из-под друга, друг перед другом, друг в друга… Вот и я на нем запекаю… А ты что ж, подумал, врет папа твой? Обманывает? Поймать хотел Бога на лжи?.. Да? Э-эх! Сынок-сынок…

Морфей краснеет от стыда и еще ниже опускает голову.

– Ну, так вот – назапекаю я, значит, оленины. Наемся ее. Впрок наготовлю. Уберу недоеденное в холодильник… Глядь! – а там пиво лежит… Лежит оно себе, охлаждается… Ни о ком не думает… А чё ему думать-то? – оно же пиииво, а не бог!

Гипнос берет початую банку пива и делает из нее глоток, прищуривая от удовольствия глаза.

– О чем это я говорил давеча, сына?.. А?.. Ах, да! Вспомнил! Не буду же я жареную оленину пивом запивать? Не буду! Вот и делай выводы, пока папа живой, а то потом сделаешь, а они уже могут не пригодиться…

– Почему? – удивляется Морфей.

– Потому что бессонница в современном обществе – болезнь заразная!

С этими словами Гипнос хлопает Морфея по плечу, и от его толчка я просыпаюсь.

Рядом с моим изголовьем стоит Немой и стеклянными глазами смотрит вперед. Съежившись от страха, я не двигаюсь. Несколько раз Немой пробует сделать шаг, но всякий раз натыкается на мою кровать. В конце концов он прекращает попытки пройти сквозь койку, и отправляется к окну, где, упершись лбом в стекло, замирает.

Через несколько минут в палату заглядывает Степаныч. Увидев стоящего у окна глухонемого, он ругается:

– Вот, ёшкин кот, лунатик!

Санитар подводит мальчика к кровати, укладывает его и привязывает руки бинтом. После этого еще раз осматривает окно и выглядывает наружу.

– Давненько у нас стекла не били, – сетует себе под нос медбрат и, взглянув на Немого еще раз, уходит.

Немой лежит на кровати с широко открытыми глазами. Свет от луны падает на его левый глаз, преломляясь через сложную систему линз глазного яблока, и проникает в мальчика сквозь сомнамбулистический сон. Перевернутое изображение мира на выпукло-вогнутой линзе роговицы безмолвно мерцает кристаллическими отблесками звезд.

На желтом пятне луны отсвечивается область наибольшей остроты зрения Немого, модифицируемая ее поверхностью в слепой изъян [525]. Отражая солнечные лучи, лунный свет крадется сквозь жидкость передней и задней камеры глаза в хрусталик и, пройдя сквозь стекловидное тело, движется через толщу сетчатки. Попав на отростки светочувствительных клеток, палочек и колбочек, свет запускает миллионы фотохимических процессов, преобразующих лунный блеск в нервное возбуждение. После чего передает информацию дальше, по зрительным нервам через средний и промежуточный мозг в зрительные зоны коры головного мозга больного.

Большая, темная туча закрывает своим телом ночной спутник Земли и, впитывая фотоны солнечных лучей, гасит светящийся зрачок ребенка. Немой закрывает глаза и продолжает лежать, не издавая никаких звуков. Его спокойствие передается по палате от койке к койке и, дойдя до Давида, выключает его в сон, где он опять попадает в царство Гипноса и ловит с Морфеем рыбу до тех пор, пока не наступает утро. Утром Морфей голосом Степаныча кричит: «Подъем! Подъем! Просыпаемся!», – и Давид просыпается.

Глухонемой мычит, показывая головой на привязанные руки. Лешка ехидно интересуется у него:

– Чё? Опять ночью сквозь стены ходил?

Немой показывает головой на бинты, давая понять, чтобы его развязали.

– Когда ж тебя привязали-то? – продолжает любопытствовать Лешка.

– Ночью, – отвечаю я за Немого.

Немой мотает головой, показывая на дверь.

– Степаныча позвать? – спрашивает Витек и обращается ко мне: – Давид, позови Степаныча. Скажи, что Немой в туалет хочет. А то он про него, наверное, забыл.

Я отправляюсь выполнять задание.

Недалеко от туалета спиной ко мне стоят Степаныч и санитар из соседнего отделения. Медбрат рассказывает Степанычу, что стекла ночью била шизофреничка из женского корпуса, которую вчера выписали.

Степаныч возмущается:

– Вот дура!

Его напарник кивает головой и продолжает:

– Мать эту Сапегу только увезла, а она ночью вернулась и давай по окнам кирпичи швырять. Назад ей, видишь ли, захотелось.

– И что? Где она теперь? – интересуется Степаныч.

– Да где-где – в палате лежит, привязанная.

Я возвращаюсь к ребятам с порога новостью сенсационного калибра:

– Витек! Это Аксана была!

– Где Аксана была?! – не понимает Витек смысла моих слов.

– Это Аксана ночью стекла била! Сейчас об этом санитар из соседнего отделения Степанычу рассказывал.

– И что? Что он рассказывал? – недоверчиво спрашивает Витя.

– Что она ночью вернулась и стала бить стекла, чтоб ее назад взяли.

– И? Взяли?

– Да! Санитар сказал: спеленали ее.

Витек вскакивает:

– Черт! Черт! Черт! Чччеееерт!..

Лешка осторожно высказывается:

– За такое могут и сульфозином накачать.

Витек не унимается, чертыхаясь:

– Черт, если ее начнут накачивать сульфозином, я ее неделю, а то и две не увижу!

– А девчонок что, тоже сульфозином колют? – любопытствую я.

– За разбитые стекла могут все что угодно сделать. Черт! Черт!

Пауза.

– Если ее не будет на прогулке, то это может означать только одно… или два, – добавляет, подумав, Витя.

– Если Аксаны не будет, спросим у Оли, что с ней, – успокаивает Витю Лешка.

Немой мычит, чтобы его отвязали.

– Давид, да позови ты Степаныча, пока он не напустил в кровать, – обращается ко мне Лешка.

– Черт! Черт! Черт! – продолжает повторять сквозь зубы Витек.

Я шагаю за Степанычем. Тот приходит в палату и отвязывает глухонемого. Витек, как бы невзначай, интересуется:

– Анатолий Степанович, а что там слышно про ночное происшествие?

– А тебе зачем? – отвечает медбрат, взглянув с подозрением на Витюгана.

– Да просто интересно, чем все закончилось.

– Чем закончилось, тем и закончилось, – отсекает Степаныч и, уходя, добавляет: – Не знаю я ничего!

– Вот гад! – шепчет вслед Витек. – Быстрее бы прогулка.

Слышен голос:

– Готовимся к завтраку!

Мы идем умываться, потом отправляемся в столовую. На завтраке поедаем яичницу с белым хлебом и запиваем ее черным чаем.