Хельга Графф - Нигерийский синдром

– Нет, Лев Рафаилович!

Затем он взял Левку за руку и подвел его к одной из стен кабинета, где висели десять всем известных заповедей на иврите: «…не убивай… не укради… не прелюбодействуй…», ну и, наверное, не обмани.

– Лев Рафаилович! – начал нравоучительным тоном еврейский сын русского народа и, ткнув пальцем в святые правила человеческого бытия, продолжил: – Если хотите стать очень богатым, забудьте про все это!

Видимо, поэтому до сих пор мы и не разбогатели, что, несмотря ни на какие трудности и лишения, выполняли божественные заповеди. Но я совершенно согласна с тем, что многие из тех, кто имеют миллионы и миллиарды и в нашей стране, и за рубежом, давно выкинули из своей жизни эти простые человеческие правила. Нет, не верно! Эти заповеди, как шпаргалка, остались еще в их преступной жизни, но, разумеется, без замечательной отрицательной частицы «не»: «…убивай… укради… прелюбодействуй…» и обмани, конечно, а как же без этого?! С тех пор мы абсолютно точно знаем, как стать очень богатыми, но почему-то ориентироваться на такие «законы джунглей» не хотим!

…Я и Вова все так же стояли рядом с колдуном, а вокруг гомонили «зрители», которые, как в цирке, восхищенные зрелищем, хлопали в ладоши и что-то кричали. Окончательно придя в себя от сеанса, мы с Вовой спешно ретировались, предварительно пожав кудеснику руки.

– А ты не хочешь стать богатым? – спросила я у Вовки.

– Зачем? – ответил он вопросом на вопрос. – Мне и так хватает.

Я вздохнула. Конечно, хватает, ведь семьи у него нет, по магазинам шляться он не любит, живет впроголодь. Зачем вообще тогда нужны деньги? Нет, ему, может, и не нужны, а мне просто необходимы хотя бы для того, чтобы рассчитаться с долгами и обеспечить себе более или менее спокойную жизнь, без упреков и террора!

Следующий день 9 мая был для нас святым, потому что к нам пришел День Победы! Мы планировали встретить его большими успехами на финансовом фронте, но, к великому сожалению, не получилось… временно… только мы все равно победим, и других мнений быть не может!

Великую Победу во Второй мировой войне наш крошечный, но весьма сплоченный коллектив должен был отпраздновать обязательно. Все мы, так или иначе, имели отношение к Великой Отечественной. Леве в 1941 году было семь, а Володе и того меньше. Левушка, будучи еще ребенком, пережил героическую ленинградскую блокаду. Его старший брат Володя, тоже по сути мальчишка, в 1944 году девятнадцатилетним юношей погиб при форсировании Днепра, и разве мог он тогда знать, отдавая жизнь за украинский народ, что коричневая чума в родственной для нас стране расцветет буйным цветом, как самые поганые сорняки, уничтожая на своем пути всё и оставляя лишь дымящиеся руины.

Разве мог кто-то предположить, что к власти придет кучка умалишенных дегенератов, набивших мошну на горбу простых украинцев, подогреваемая самой агрессивной в новейшей истории человечества империей зла – Америкой, с их таким же недалеким и преступным президентом, а как еще можно назвать человека, претендующего на всемирное господство, уничтожающего страну за страной и на корню разрушающего жизнь нормальных людей, отнимая при этом и саму жизнь у женщин, стариков и самое страшное – детей! Тогда мы этого еще не знали и даже в самом страшном сне не могло нам такое присниться! Но мы, победившие фашизм больше полувека назад, к великому сожалению, не вырвали ростки этой заразы вместе с корнями. А в те годы из трех имеющихся в Левиной семье братьев в живых остался только мой муж. Младший братишка умер, когда ему было всего шесть, тогда же, в блокаду…

Моя трехлетняя мамочка в годы войны нянчила свою годовалую племянницу. Эти две крохи сидели дома одни сутками, потому что все взрослые трудились на оборонном заводе, выпуская патроны и снаряды, внося свой ощутимый вклад в приближение Победы. И можете себе представить, этот трехлетний ребенок в определенное время делал светомаскировку, забравшись на пирамиду из стульев, чтобы занавесить окно! Мой шестилетний папа и его брат пяти лет в это страшное время пилили дрова, помогая матери, на руках которой их было трое, мал мала меньше…

Воевали все мужчины, способные держать в руках оружие: мои дяди, дедушки. Кто не мог воевать, трудились день и ночь на заводах. И уже после войны смерть продолжала собирать свой страшный урожай. В свои двадцать пять и двадцать восемь лет от приобретенного во время войны порока сердца умерли две мамины родные сестры-красавицы.

В шестьдесят лет от старых боевых ран скончался мой дядя. Во время войны он, восемнадцатилетний парнишка, был разведчиком. Их группа попала в засаду, в живых остался лишь мамин брат, единственный мальчик среди семи сестер. Его нашли в заснеженном поле с простреленными ногами и грудью, обмороженного, но живого! После госпиталя опять был фронт и уже потом тяжелейшие послевоенные годы, наполненные ужасными непроходящими болями, которые он отчаянно заглушал, заливая водкой и вином! Другой мой дядька после тяжелой контузии в полном беспамятстве ушел из жизни через двадцать лет после окончания войны.

За четыре года упорных сражений мы устелили дорогу к свободе Европы и мира миллионами жизней наших отцов и матерей, братьев и сестер, мужей и жен, детей… А сегодня эта беспамятная и бессовестная Европа, позабыв все уроки истории и тех, кому она обязана свободой, отворачивает свое сытое рыло от безумных проблем, которые создает Америка, разоряющая страну за страной, и от разумной политики нашего государства, пытающегося любой ценой сохранить хрупкий мир, потому что лучше других знает, что такое война!

Я родилась через много лет после окончания Второй мировой. Знаю о ней почти всё, много читала, но по-настоящему поняла, что такое война, когда увидела однажды ужасный сон. А может, это был и не сон?! Возможно, моя душа попала в прошлое, в тот страшный и кровавый 1941 год. Я отчетливо увидела себя одиноко стоящей на холме и сжимающей в руках связку противотанковых гранат, а со всех сторон в дыму пожарищ ко мне ползли фашистские танки! Неописуемый ужас, и в свои шестнадцать лет я вдруг отчетливо поняла, что такое война и какая же это страшная штука!

Мы заказали водки, а как же без нее в День Победы?! Подняли рюмки, не чокаясь, выпили за погибших и, чокнувшись, за оставшихся в живых. Мои друзья говорили о войне, вспоминая свое «боевое» детство и те жуткие годы, которые им пришлось пережить. В конце концов, незаметно захмелев, тонким фальцетом Владимир затянул: «Враги сожгли родную хату…». Послушав пару минут унылое завывание приятеля, ткнув «солиста» в бок, я сделала внушение:

– Вова, не надо тоски! Сегодня праздник, хоть и со слезами на глазах, но праздник, и грусти здесь не место! Есть же более оптимистичные песни, например, «День Победы» или «Катюша»!