Хельга Графф - Одноклассники

Все случившееся не могло происходить в реальности, не могло быть правдой! Он должен был жить! Это не могло произойти с ним. С кем угодно, но только не с ним! И все-таки произошло!!! Боже мой, ну почему же так рано? Как страшно! Как жутко и горько от того, что никогда больше мы не будем вместе! Он ушел тихо, по-английски, не прощаясь, не желая мучить нас, ведь, как говорят, долгие проводы – лишние слезы…

Внезапная смерть нашего родного и дорогого человека стала огромным потрясением для всех, кто его знал и любил, и особенно для детей и внуков. Тяжелее всех пережил эту первую свою кошмарную потерю Гришенька. Как он плакал, мой бедный мальчик! Но и не отходил от меня ни на минуту, стараясь поддержать в таком огромном нашем общем горе!

Я не могла пережить Фимин уход… Вся моя жизнь последние пятнадцать лет была связана с ним и только с ним, и те страдания, на которые он обрек меня своим уходом, передать словами я не в состоянии. Через неделю вслед за Фимой так же тихо ушла и Софья Семеновна. Она так и не узнала о смерти любимого сына…

Я не жила… это нельзя было назвать жизнью! Я вообще не хотела жить, просто хотела уйти туда… к нему… Розалия возила меня к известному экстрасенсу, который общался с мертвыми.

– Отпустите его, – сказал медиум, – он мучается и не может уйти в свой мир, отпустите его, пусть он упокоится.

Нет! Нет и нет! Как я могла отпустить его? Как?! Если он по-прежнему живет в моей измученной душе и в моем израненном сердце?!

Решение пришло внезапно, как вспышка: если он не может вернуться в этот мир, тогда я сама уйду к нему…

После попытки самоубийства Элечка увезла меня в Германию и поместила в лучшую психиатрическую клинику, где возвращали к жизни таких же, как я, отчаявшихся и потерявших смысл жизни людей. Здесь лечили новой методикой, которую условно можно было назвать «посыпанием солью» душевных ран. Известно, что благодаря обыкновенной соли русские врачи во время Второй мировой войны спасли не одну конечность от ампутаций. Солевые повязки, несмотря на невыносимую боль, отлично очищали раны, которые потом очень быстро затягивались и заживали.

Первый сеанс такой терапии продлился одну минуту. Когда меня привели в кабинет психиатра, на столе я увидела большой портрет мужа. Можно представить, что со мной произошло. Я была не в состоянии даже смотреть на фотографию, но постепенно, день за днем… привыкала к Фиме в его… новом обличии.

– Поговорите с ним, – сказал господин Гюнтер, мой лечащий врач, – он хочет узнать, как ваши дела.

И я стала каждый день рассказывать Фимочке, как мы живем, как идут у нас дела. Говорила с ним обо всем: о бизнесе, о детях, о наших друзьях и знакомых – и мне становилось немного легче. Я чувствовала, знала: он меня слышит, только не может ответить.

Дело уже шло к выписке, когда однажды ночью, внезапно проснувшись, я увидела прямо рядом с собой… Фиму, увидела так же четко, как когда-то покойную Ларочку. Он сидел рядом со мной на кровати и, печально улыбаясь, с нежностью смотрел на меня. В голове прозвучало:

– Здравствуй, родная! Я так по тебе соскучился!

Даже не ответив на его приветствие, попросила:

– Фимочка, забери меня к себе! Ну пожалуйста, – и заплакала…

– Еще рано. У тебя дети, ты нужна им, – протянув полупрозрачную руку, он погладил меня по голове.

Легкий ветерок пробежался по моим волосам. Я хотела взять его за кисть, но моя рука поймала лишь воздух, пройдя через прозрачную Фимину ладонь…

– Не тоскуй, моя родная, я буду к тебе приходить, – напоследок сказал он ласково, с грустью, постепенно исчезая и окончательно растворившись в глубине комнаты.

Теперь я знала: он рядом, и от этого впервые за эти пять месяцев мне стало намного легче и спокойнее.

На оглашение завещания пришли все, не было только Алексея. Он не смог приехать. Фима никого не оставил без внимания и по завещанию, передав мне всё, что имел, оставил каждому из детей, не разделяя их на своих и чужих, равные денежные суммы. Свои части наследства получили и те, с кем мы дружили, и те, кто верой и правдой служил нам много лет. Когда огласили завещание и всё закончилось, Фимин адвокат Гринберг Гарри Иосифович попросил меня задержаться. Мы остались одни, и он протянул мне конверт, на котором твердым почерком мужа было написано: «Моей жене Ефимовой Ольге Рафаиловне» – его прощальное письмо-завещание.

«Любимая, родная моя девочка! Вот и пришла пора нам расстаться, но знаю, что не навсегда. Когда-нибудь, когда придет время, мы обязательно с тобой встретимся, а пока не грусти и не тоскуй. Я самый счастливый человек на свете, потому что именно ты сделала мою жизнь праздником. Я благодарен богу за то, что встретил тебя в этом мире. Ты единственная женщина на свете, которую я любил. Хочу верить и надеюсь, что ты сможешь вырастить наших ребят достойными людьми. Олюшка, родная, прошу тебя, это моя последняя к тебе просьба. Перед Алешкой я очень виноват, что фактически разрушил его жизнь, забрав из нее тебя. Из-за меня она и не сложилась, поэтому прошу тебя, девочка моя, сделай его счастливым! Я буду этому рад. Любил тебя и буду любить, где бы ни был: и на этом свете, и на том. Береги детей. Целую тебя, обнимаю. Вечно твой, Ефим».

Рука с письмом безвольно опустилась, и слезы ручьем хлынули на платье, оставляя соленые разводы горя и невыносимой боли. Сзади тихо подошел Гарри и, развернув меня, обнял и прижал к себе. Мои слезы пропитали воротник и плечики его старенькой рубашки.

– Не надо, голубушка, – пытался он успокоить меня и едва слышно добавил: – Он вас очень любил, очень…

Это последнее Фимино письмо теперь всегда при мне. Я не расстаюсь с ним и по сей день, и когда вновь и вновь перечитываю строки, написанные родной рукой мужа, то кажется, он снова рядом со мной… Единственным человеком, уже много лет назад знавшим финал этой истории любви, была цыганка Валентина, которая ничего тогда объяснять не стала, чтобы не разрушить мою жизнь.

Это и оказалось тем самым «недолгим счастьем», о котором она мне говорила.

Я не знала, что мне сделать в память о муже. Поставить памятник на могиле? Но у Фимы нет могилы: он завещал рассеять свой прах над нашим озером в имении, хотел всегда быть рядом с нами… Сделать какие-то благотворительные акции от его имени? Но мы и так всю жизнь занимались благотворительностью…

И вдруг я отчетливо поняла, что могу сделать для него. Ребенок! Еще один совместный ребенок, которого он так хотел! Я подняла трубку и позвонила нашему другу Марку Борисовичу…

Через полтора года после смерти Фимы на свет появились двое наших малышей: доченька, о которой он так мечтал, и сынишка, которого так страстно желала я. Невероятная, огромная радость, и с появлением на свет этих крошек безграничная, всепоглощающая боль утраты любимого человека начала потихоньку уходить…