Надежда Нелидова - Свекруха

На свадьбу Умница сначала не хотела приходить, сказалась больной. Потом любопытство пересилило, всё же пришла и просидела всю свадьбу с каменным, похоронным лицом. И недолюбливала якутскую невестку всю жизнь.

А те тоже прожили, родили детей, внуков. Скоро жемчужная свадьба. В общем, разницы нет, как в той рекламе стирального порошка. А если нет разницы – то зачем платить больше? То бишь, лезть и рушить чужую жизнь?

Это Анна вот к чему: что она мучается, терзается. А у Умницы, которая лихо отшила первую любовь брата, никаких кровавых девочек в глазах не наблюдалось и не наблюдается. Вот что значит стрессоустойчивая, выдержанная женщина нордического типа.

Как она, Анна, жалела сына на первом курсе: все с девушками, а он один! И вот снова остался один. Где уверенность, что следующая избранница будет лучше?

– А следующей, возможно, и не будет.

– Знаешь, сын, как плохо жить одному! Как хорошо, когда рядом живая душа. Ты пока этого не понимаешь, не ценишь.

– Но ведь я её не гнал. Сама ушла. Я ей помогаю деньгами. И, мама… давай не будем, хватит уже… Как невыносимо, больно вспоминать хорошее, что между нами было. Ведь я её любил.

– Да ведь любовь, как праздник, проходит всегда. Даже жёстче: любовь умирает всегда. Чаще с болью, мукой, терзанием. Остаются будни. Быт, ссоры, притирка характеров, привычки.

Но не она ли сама, Анна, практично сравнивала первую любовь с ботинками? Дескать, даже при покупке башмаков приходится столько перемерить, чтобы выбрать удобные, по ноге. Чтобы не жали и не натирали мозолей, чтобы не хлябали на ноге.

Чтобы носить долго и радоваться. Весь рынок, бывает, обойдёшь в поисках качественного товара… Вот сын послушался – и начал обходить рынок башмаков. То есть невест.

Анна пытается познать самоё себя. Она невольно кокетничала и играла, проверяя силу сыновней любви. Кого больше любит: её или девушку? А ведь жизнь – это не игра, а живые, пронизанные кровеносной системой чувства… Она взрезала отношения «сын-девочка», не понимая, что режет по живому. И по сыну режет, и ему тоже больно.

И вот развёрстая рана, кровь капает, и она слышит муки сына на том конце провода. Он говорит очень тихо, сквозь стиснутые зубы, кусает губы, покашливает, когда слёзы близки.

Знакомая рассказывает, как тяжко шёл к семье её собственный сын. Была одна девушка: вроде дружили, вроде собирались подать заявление в загс.

А потом он охладел. Охладел, и всё, и глупо задавать вопрос «почему?» – и искать решение и ответ, как в арифметической задачке. Чувства ведь не математика, не поддаются точным формулам.

Девушка за ним долго «бегала», караулила у дома. Однажды у мусорного бака бросилась ему в ноги, целовала колени и руки. Ползала, умоляла, рыдала, обещала себя убить. Вот прямо сейчас поднимется на 14 этаж и выбросится!

Сын в ужасе вырвал руки и бежал. В своей комнате повалился на тахту, взбивал кулаками подушку и мычал: «Так вот какая она, любовь… Если такая, не хочу любви, не хо-чу! Даром такой любви не надо, сыт по горло!»

А лет через пять знакомую на улице окликнул приветливый голосок. Несостоявшаяся сноха, девушка, которая валялась у мусорки, у сына в ногах.

Уже не девушка – взрослая благополучная, ухоженная женщина. Всё у неё сложилось хорошо: уехала тогда с горя в Петербург. Сейчас хорошая работа, хороший муж. Своя квартира, дети. Улыбаясь просит передать привет – сыну, которому обнимала колени. У сына тоже давно семья…

Не то, что ранка затянулась, зарубцевалась – вообще следа от сумасшедшей любви не осталось. Как с гуся вода.

Так, может, действительно: чего она, Анна, сходит с ума? Девичьи слёзы – роса до утренней зари. Солнышко взойдёт – слёзки обсушит. Но ведь некоторые действительно от несчастной любви с собой кончают, в окна выбрасываются, травятся…

Бедная девочка, стойкий оловянный солдатик! Четыре года терпеливо ждала. Забеременеть и родить ребёнка не получилось: тогда бы всё было проще.

Аннин сын порядочный, сразу бы повёл в ЗАГС. Да и Анна сама бы на этом настояла. Она бы не допустила, чтобы сын начинал жизнь с подлости, с убийства маленькой жизни.

Но не получилось у девочки. И вот она безнадёжно, робко заговорила на тему замужества. И такой удар: жёсткое испуганное «нет». Потому что (считает сын) в брак вступают, когда любят: дышать не могут, когда две трепетные души в едином порыве устремляются в небесную синь и райские кущи, когда двое – как единое целое.

Но вот он пожил и понял, что уже не испытывает этих чувств – тех, что были раньше. Но раньше девушка молчала, боясь спугнуть.

А тут ещё будущая свекровь Анна тихо и упорно вела свою линию: «А хорошо ли ты подумал, сынок? А твоя ли это судьба? Ведь у тебя никого до неё не было, и сравнить-то не с кем. Ботинки ищешь (снова ботинки, будь они прокляты!) – весь рынок обойдёшь, перемеряешь.

А тут не ботинки, а на всю жизнь: чтобы попались прочные, ноские, влагоустойчивые. Не какой-нибудь Венерин башмачок: эфемерный, пугливый, чуть что, тонет в слезах. Красив, а сорвёшь – даже в букет не годится. Тут же увянет, поникнет головкой.

Да… Как говорится, жена не башмак – с ноги не сбросишь. А вдруг встретишь настоящую судьбу, полюбишь – а будет уже поздно?»

… Девочка и в лучшие времена была худенькая, бледная, с огромными синими пятнами под глазами. Глаза у неё на маленьком личике большие и как будто заранее наполнены неизбежным страданием, как у маленькой старушечки. Будто полны непролитыми слезами. Такие глаза пишут на иконах. Иконописное лицо.

– О господи! Прекрати ты уже этот плач Ярославны, – злится подруга. – У тебя началась явная идеализация прошлого.

– …И всегда между мной и новой сыновней избранницей будет стоять обиженная девочка. Её зыбкая тень, – упрямо твердит Анна.

– Ты маразматичка, что ли?! Давай ещё приплети тень отца Гамлета. Из мухи раздуваешь слона.

– И ещё, – мысленно обращается Анна к сыну. – Хочу тебе торжественно обещать, сынок, что никогда больше не буду слушать разных подруг с их сомнительными советами. И не буду бесцеремонно лезть в твою жизнь.

Ты только, сынок, это… Избегай знакомиться с женщинами с ребёнками, ладно?! Упаси тебя бог! Ты будешь вкладываться в этого ребёнка, воспитывать, растить – но навсегда останешься для него чужим человеком. Как волка, (дитё, то есть) ни корми – всегда будет тянуться к родной крови, к родному отцу…

– Ой, – мысленно испуганно прихлопывает Анна рот ладошкой. – Опять меня понесло с советами! Молчу, молчу…

Нынче летом наша семья участвовала в сложной продажно-обменной квартирной сделке. Нас крутило где-то посередине цепочки, нашу двухкомнатную квартиру покупали мать и сын, из района. Первое, что спросила мама у риэлтера: