Владимир Гой - Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник)

– А вечером тоже рвало?

Он посмотрел на меня со злостью:

– Ну, ты гад! Вот если бы ты оказался на моем месте, я бы не ржал.

– Да ладно, не обижайся, – примирительным тоном психотерапевта продолжил я. – Главное, чтоб ты не привык.

– Да прекрати ты! За кого ты меня принимаешь? – успокоил он меня. Но это прозвучало как-то не очень убедительно.

Я часто встречал эту женщину возле своего дома, в магазине и на берегу моря во время летних закатов. Лицо ее было иссечено морщинами, седые волосы аккуратно зачесаны и уложены в маленькую кичку на затылке, обычно так укладывают волосы женщины-медики. В ее походке было что-то грациозное, так не свойственное женщинам ее возраста, а осанка выделялась благородством – прямая спина, высоко поднятая голова.

Утром в процедурный кабинет народу почти не бывает, так, один-два человека из тех, кто не спешит на работу. Поэтому обстановка здесь сонная, и молоденькие медсестры еле передвигают ноги. Но тут вдруг в отделение зашла статная, далеко не молодая женщина в белом халате и несовременном чепце с красным крестом посередине, и в ней я узнал ту, с которой не раз встречался, гуляя по пляжу. Мне показалось, что персонал сразу зашевелился быстрее. Она остановилась напротив меня: «Молодой человек, что у вас?» В ее обращении, было одновременно и участие, и что-то такое, что вызывало невольное уважение. Она мне напоминала мою любимую школьную учительницу истории, которую мы за глаза называли графиней.

Я поднял штанину до колена и оголил травмированную ногу, подставив ее для болезненной процедуры. Она долго и аккуратно снимала бинты, предварительно смачивая их раствором перекиси водорода, чтобы они легче отделялись от засохшей раны. «Ну и где вас так угораздило, молодой человек?» – поинтересовалась она, отвлекая меня от неприятных ощущений. Чтобы не стонать, я принялся рассказывать, как месяц назад сорвался со скалы далеко в горах и долго брел по тропам, добираясь до ближайшего селения. Она с интересом слушала, не переставая разбинтовывать ногу. «И часто вам приходится возиться с такими, как я?» Она улыбнулась: «Приходилось на своем веку», – и больше ни слова. Вскоре мучительная процедура закончилась, я поблагодарил ее и захромал к своему дому, удивляясь необычной медсестре с манерами княгини.

Во время Первой мировой судьба забросила младшую княжну Бутурлину в самую середину Европы. Война всегда перемешивает людей, как карточную колоду, – тузов и королей бьют козырные шестерки, и все становится с ног на голову. Как раз в это время революция захлестнула Россию, и все, кто не успел убежать, к новому году болтались в петлях, как елочные игрушки.

В Берлине на встрече «бывших» ее представили молодому, но уже известному врачу-пульмонологу Исааку Моисеевичу Рапопорту. Они долго разговаривали в этот вечер – о войне, о ее работе сестрой милосердия, благодаря которой ее миновала неминуемая кара за неплебейское происхождение.

Так она оказалась у него в клинике, а еще через семь месяцев они поженились, к неудовольствию благородных осколков бывшей империи: «Как, Бутурлина вышла за жида? Это позор для нас всех!» – только и было слышно на их регулярных светских приемах. Но стоило кому-нибудь заболеть воспалением легких, сразу вспоминали, что лучшего врача, чем Рапопорт, не сыскать во всей Европе, и стыдливо тащились к нему в клинику, где их встречала его ассистентка в белом халате, милая княжна Бутурлина.

Но всему хорошему неизбежно наступает конец, и вскоре на горизонте замаячила свастика. Исааку Моисеевичу жаль было бросать такую практику, но и оставаться в этой стране больше не хотелось.

Поезд Берлин – Варшава, мирно постукивая колесами, нес их к новой, неизвестной жизни в совсем молодую страну Латвию, которой с барского плеча вождя мирового пролетариата, за заслуги красных латышских стрелков в уничтожении противников революции, отвалилась независимость.

Здесь ей приходилось бывать и раньше, в те уже казавшиеся нереальными времена. Поэтому она и уговорила мужа попробовать переехать сюда, а не в Скандинавию, куда их приглашал наследный принц шведской короны, страдавший туберкулезом.

Маленькая приморская станция Приедайне очень понравилась ее мужу. Все вокруг было покрыто сосновым лесом, а с высоты большой Лысой горы на берегу реки были видны даже пенные гребни морских волн. Он ходил по лесу, восторженно восклицая: «Этот воздух очень полезен для легких! Мы тут построим превосходную лечебницу!»

Бутурлина слушала мужа, а сама уносилась мыслями далеко-далеко, в те времена, когда она с отцом и сестрами приезжала сюда как-то летом, и они тоже случайно оказались в этом лесу по пути в местечко Майоренгоф. Потом она вспомнила балы местной знати, где кружилась в вальсе с сыном губернатора Риги, интересным молодым человеком, мечтавшим, чтобы всем людям жилось хорошо, и много говорившим о социальной несправедливости. Ну а потом, через несколько лет, его за отца расстреляли как врага революции, не обращая внимания на то, что он стоял у ее истоков.

Исаак Моисеевич нежно любил свою жену и, слушая ее рассказы о прежней жизни, о балах, о сестрах, которых он никогда не знал, переживал вместе с ней так, будто это были для него очень близкие люди. В такие моменты она доставала из комода большое покрывало с вензелями, невесть как сохранившееся с того далекого времени, и разглядывала тонкие нити, причудливо сплетенные в княжеские гербы. Но время, как известно, лечит многое, особенно когда рядом любимый и любящий человек.

Бывшие пациенты из Европы добрались и до Латвии, шведский принц инкогнито побывал в новой клинике несколько раз, и это ему сильно помогло. Известность врача, популярность, уважение и зависть некоторых коллег только способствовали его успеху, и вскоре в Приедайне была открыта еще одна клиника, но бесплатная – для бедных.

Как ученый он никогда не бросал исследования туберкулеза, ставил опыты даже на себе, прививая какие-то его формы.

И однажды утром Бутурлину разбудил кашель мужа. Врач из Германии поставил неутешительный диагноз. Все произошло очень быстро, не помог даже известнейший пульмонолог из Японии. Вскоре она стала вдовой.

Опять война. Снова бессмысленные смерти. Она работает в немецком госпитале, облегчая участь раненых, но кто-то донес, что она вроде еврейка, о чем свидетельствовала одна из ее фамилий. В гетто ей достаточно было провести всего две недели, чтобы она еще раз убедилась в страшной несправедливости этого мира.

Тяжелые четыре года тянулись, как тысяча. Кончилась война, и она снова оказалась в России, вернее, в новой российской империи.

Потом пять лет лагеря за сотрудничество с немцами, а заодно и для ознакомления с новым строем.