Владимир Гой - Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник)

Бывших врагов народа неохотно брали на работу, но, учитывая ее опыт медсестры, взяли нянечкой в Дубултскую поликлинику города Юрмалы, а через несколько лет она уже была там старшей медсестрой. И ее жизнь потекла, как и жизни многих миллионов людей этой страны.

С кочегаром Прохором они познакомились в очереди на базаре, разговорились… Уж очень тоскливо было приходить в маленькую квартирку с печным отоплением и одной коротать темные вечера.

Она давно уже никому не рассказывала о своем далеком, сейчас казалось – сказочном прошлом, жизнь понемногу заканчивалась.

Кочегар Прохор сидел на широкой кровати, застеленной покрывалом с непонятными для него золотыми вензелями, и, натягивая сапог, рассуждал вслух: «Чай, пройдет поезд, чай, не пройдет».

А поезд все не шел и не шел…

Мы с Михалычем, моим давнишним знакомым, сидели на скамейке возле роддома и наблюдали, как к нему подкатывают машины, из которых нетерпеливо выскакивают счастливые папаши с букетами. А через некоторое время возвращаются с драгоценными свертками, перевязанными синими или красными бантами. Михалыч смотрел на стены роддома без особого оптимизма и чуть погодя саркастически заметил: «Радоваться надо бы лет через тридцать, а не сейчас!» И рассказал мне историю.

Когда жена моего друга Лена забеременела, ей было уже за тридцать, у ее подруг-одногодок к тому времени было уже по двое, а то и по трое детей. А у них с мужем Валеркой все как-то не получалось, они уж и по врачам ходили, и к бабкам-ворожеям разным ездили, те им сглаз какой-то снимали и что только ни делали, а потом раз – и кто-то там внутри нее зацепился. Даже, наверное, слов таких нету, чтобы описать их радость. Валерка ее ни на шаг от себя не отпускал, запрещал тяжесть какую поднимать, а когда у них однажды в доме лифт сломался, он ее на шестой этаж на руках отнес. С каждым днем ее животик становился все больше и больше, а когда она впервые почувствовала легкое шевеление, это был и испуг, и радость. А иногда вдруг на животе появлялись выпуклости, словно кто-то изнутри ей говорил: «Я тут!» Тогда она клала свои руки на округлившийся живот и с ним разговаривала, внутри все успокаивалось и, как ей казалось, ребеночек засыпал. На седьмом месяце он стал совсем неспокойным, и ее положили в санаторий на сохранение. Таких, как она, там было много, большую часть времени они лежали в палатах, а иногда выходили в сосновый лес и медленно, степенно, переваливаясь с одной ноги на другую, как гусыни, ходили по парку. Валерка приезжал к ней каждый день после работы, а иногда успевал заскочить и во время обеда. Через три недели ее отпустили домой, не сомневаясь, что дальше будет все нормально. Последний месяц Лена почти все время сидела в квартире, так, выйдет иногда под ручку с Валерой, сделают кружок вокруг дома – и назад. Когда до срока оставалось недели две, она аккуратно приготовила все для роддома и сложила в сумку, даже две соски-пустышки положила на всякий случай. И все шло хорошо, но надо же было так случиться, что она поскользнулась на кухне и упала. Ее на «скорой» привезли в больницу; что там случилось, не знаю, только ей сказали: или ее спасут, или ребенка. Но так она полюбила то еще невидимое глазу внутри себя, что жестко сказала врачу: «Я без ребенка жить не буду!»

Похоронил ее Валерка, горевал так, что и передать нельзя, а через несколько дней забрал малыша из роддома. Всю любовь он перенес с жены на своего единственного и самого близкого в этом мире человечка. Когда был на работе, за ребенком няня приглядывала, а по вечерам и выходным он сам от него не отходил. И пеленки за ним стирал, и за грудным молоком бегал к одной женщине, ну, в общем, делал все, что обычно делает мать. Первое слово у детей известное, и Валеркин сын тоже сказал: «Мама», показывая пальцем на Ленкину фотографию. Тот учил его этому каждый вечер, показывая ему портрет матери на стене.

Время бежит быстро, и через шесть лет отец привел его в школу. Малый оказался толковым и радовал родителя отличными оценками, школу окончил чуть ли не с золотой медалью. Потом закончил институт, вскоре женился и привел в дом молодую жену.

Валерке тогда около шестидесяти было, и надо же, разбил его инсульт. Из больницы его привезли домой, ходить он не мог, на коляске еле передвигался. Врачи говорили: нужен хороший уход, и все наладится.

Михалыч прервал свой рассказ, достал сигарету, прикурил и, сделав пару глубоких затяжек, продолжил:

– Посоветовались они с женой, и любимый сынок сдал его в бесплатный приют для инвалидов и престарелых, чтоб не мешался под ногами уже ненужный отец.

Ездили недавно с приятелем навещать его, дружили мы втроем. Поговорим с ним, поговорим, и по очереди отходим, якобы в туалет, а там дадим волю слезам, утремся, чтобы не видно было, и возвращаемся. Он про сынка своего слова плохого не сказал, говорит: «Навещал меня месяца два назад, не забывает!».

– Сука заботливая! – сделал резюме Михалыч и добавил: – Жаль, что тогда Ленка померла!

Машины со счастливыми папашами все подъезжали и подъезжали, развозя по домам новое поколение, новые судьбы, и каждый из них хотел верить, что его ребенок будет самым лучшим.

Мы еще немного посидели, поговорили и разошлись, а эта история засела во мне занозой, ведь у меня, как и у многих других, тоже росли дети.

После суточного дежурства Валерка валялся в кровати не меньше двенадцати часов, и все равно чувство усталости отступало только на второй день отдыха. Вот тогда, на второе после работы утро, он чувствовал себя счастливым и полным сил. Работа пожарного всегда связана с риском получить травму, и не только физическую, – сколько раз приходилось вытаскивать из пылающих домов слабосильных старух и малолетних детей, отравившихся угарным газом и не пришедших после этого в себя. Только дома рядом со своей женой Маринкой и маленьким сыном он чувствовал себя уютно и надежно, защищенным от разных бед.

Утром он просыпался еще затемно и начинал заигрывать со своей женой. Вначале она, ворча, сопротивлялась, а потом, с еще закрытыми глазами, подчинялась его натиску.

Довольный, он запахивал халат и шел на кухню готовить завтрак на двоих. Они были женаты четыре года, и он взял на себя обязанность по выходным готовить завтрак для любимой, провожая ее на работу.

Приготовить два яйца, отваренных всмятку, поджаренный в тостере хлеб, несколько ломтиков сыра и чашку черного кофе для него не было проблемой.

На ней был тонкий шелковый халат, накинутый на голое и еще влажное после душа тело, мокрые волосы спадали прядями на плечи. Он сидел напротив нее и любовался всем ее видом, думая про себя – «Господи, как я ее люблю!»