Владимир Гой - Стертые времена

– Прощай, братан! Ты неправ, сходи в церковь! Бог всемилостив!

Это было сказано снисходительным тоном, словно он меня наставляет на путь истинный. И медленно пошёл из зала своей медвежьей походкой, а за ним засеменили его подручные.

В этот вечер бар был полон народа. Из-за громкой музыки выстрела почти не было слышно, пуля прошла где-то в метре от меня, пробила барную стойку, окно и улетела в темноту. Страха не было, скорее какое-то удивление: «Ни фига себе!» Потом кто-то бросился кого-то искать, обещая разрезать нарушителя спокойствия на кусочки. Но тот словно испарился, и как его ни искали, облазив все укромные уголки бара и подсобные помещения, найти так и не смогли. Потом бритые головы собрались возле стойки и принялись обсуждать происшествие. Как я понял из их разговора, лучше ему было застрелиться самому, чем попасться им в руки.

Вечер подходил к завершению, дамы разобрали кавалеров, кавалеры – дам, и все начали потихоньку покидать бар. Лысые, как всегда, ушли гурьбой в сугубо мужской компании, у них были другие заботы.

Оставшись одни, мы налили для начала по пятьдесят грамм водочки и обсудили с напарником дебильного стрелка, рассматривая пробитую пулей стойку и треснувшее стекло.

– Вставить бы ему дуло в задницу, ковбою хренову, ведь убить мог кого! – покачивая головой, расстроенно ворчал Андрей. – Уходить надо с этой работы! Деньги деньгами, а жить хочется, у народа вообще крыша поехала.

Мы с ним выпили еще несколько раз по пятьдесят, он уже почти успокоился, и храбрости в нем явно прибавилось.

– Если я этого козла увижу, точно дерьмом накормлю, как миленького!

Мы выпили еще напоследок и попрощались до завтра. Он ушел, а я принялся перемеривать, что осталось в бутылках, готовясь к завтрашней сдаче смены.

– Не подходи, сука, убью! – противный, надрывно визгливый голос, который больше подошел бы истеричной бабе, чем мужику, раздался откуда-то из-за деревянных ящиков с пустыми бутылками возле моего склада, куда я спустился переодеться и посчитать нетронутые бутылки с алкоголем. – Руки покажи, сука, руки! – Я показал руки, лихорадочно соображая, что делать.

Пистолет был у меня за поясом, под пиджаком, вытащить его я бы не успел, да и убивать никого не собирался, он был у меня больше для поддержания уверенности: у всех есть – и у меня есть.

Спокойным голосом, насколько он мог быть спокойным, я сказал туда, в темноту:

– Я тут барменом работаю. Вот тут, рядом с ящиками, дверь – это мой склад.

Человек в темноте молчал, наверное, высматривал мое лицо, пытаясь определить, тот ли я, за кого себя выдаю.

– Точно, я тебя помню, – и чуть погодя спросил уже с другой, какой-то жалобной интонацией: – Эти там, наверху, меня ждут?

– Нет, все разошлись, ну, если только на улице.

– Они меня завалят, точно завалят! – его голос готов был вот-вот перейти в истерику. Мне стало его даже жалко и немного страшно – вдруг у него в голове что-то замкнет и в этой панике он пристрелит меня за просто так.

– Ты знаешь, – обратился я к ящикам. – У меня тут второй выход есть, могу тебя там выпустить.

– А они меня там случайно не ждут? Может, ты меня подставить хочешь?!

– Да что они мне, друзья? Просто помочь хочу! С кем не бывает!

– Помоги, братан, всю жизнь помнить буду!

Я включил свет и стал медленно подниматься по винтовой лестнице, ведущей из подвала к дверям пожарного выхода. За мной по пятам шел «стрелок», и я ощущал всем своим существом, как он судорожно сжимает пистолет, направляя его мне в спину.

За пожарным выходом никого не было, он осторожно выскользнул за дверь, потом повернулся в мою сторону, направив на меня пистолет, и криво ухмыльнулся:

– Ладно, живи, сука! – и исчез в подворотне.

После этих слов мне почему-то очень захотелось его догнать и выстрелить. Но что-то меня удержало, не хотелось равняться с этим дерьмом.

Я сидел на складе, внутри меня всё кипело от унижения, страха и других сильных эмоций, даже выпитая рюмка водки не могла меня успокоить. Мысли, что я с ним сделаю, когда встречу, рисовали одну садистскую картину за другой. В конце концов, мысленно уничтожив его множество раз, я переоделся и отправился домой.

В три часа ночи по улице только изредка проезжали такси с зелеными огоньками, город спал. Редкий гуляка, засидевшийся в ночном баре, покачиваясь, как маятник, из стороны в сторону, пытается добраться до дома.

Тут вдруг я увидел за углом возле трамвайной остановки несколько собравшихся человек. Рядом стояли «скорая помощь» и полицейская машина. Подойдя ближе, я увидел лежащего на тротуаре «стрелка». Точно посередине лба у него была маленькая, аккуратная дырочка, из которой медленно вытекала темная жидкость.

Глядя на него, я уже и забыл о своем унижении, мне опять стало его жалко. Все-таки его дождались.

Я постоял ещё немного и пошел на стоянку такси.

В посудомойке Инте произошла некая внутренняя подвижка. Вначале мы списали это на легкое повреждение её головного мозга после того, как крысы съели носки и слегка погрызли давно не стриженные ногти на ногах у её пьяного мужа, пока он спал в одной из ниш у столов в зале, напившись остатками коктейлей, которые она сливала для него в большой графин. Всё оказалось намного серьёзнее – почти каждый день она стала участвовать в каких-то мероприятиях местной националистической организации.

Она поносила на чём свет стоит коммунистов, которые испортили ей всю её проклятую жизнь. У нас она неплохо зарабатывала с её шестиклассным образованием – помимо более-менее постоянной зарплаты, каждый день получала часть от доли официантских чаевых. Когда ей приходилось писать какое-нибудь заявление, мы потешались над её безграмотностью в латышском, исправляя ошибки. А тут её стало просто плющить от своей значимости в этом мире, и в перерывах между мойкой посуды она стала нас убеждать в страшной эксплуатации латышей русскими в советское время.

Я долго её слушал, потом не выдержал:

– Слушай, ты хорошо живёшь? Тебе денег хватает?

Она чуть задумалась:

– Неплохо! Но хочу ещё лучше!

Я выдержал паузу и с раздражением сказал:

– Так вот, запомни, дура! Когда придёт то время, о котором ты мечтаешь, мы, – и указал на всю нашу команду рукой, – будем жить в тысячу раз лучше, мы и сейчас почти бизнесмены! А ты в тысячу раз хуже! Эта власть, при которой ты сейчас живёшь, для таких, как ты, а та, о которой ты мечтаешь, она будет наша!

Она посмотрела на меня неверящим взглядом, а потом нагло сплюнула на пол:

– Да вы все тут просто коммунисты! – и исчезла в посудомоечной комнате.

Мы переглянулись и впервые ощутили себя не отребьями трудового народа и халдеями, как нас называли за глаза, а гарантами справедливого общества. И по этому поводу мы налили себе по пятьдесят грамм и выпили за призрачное капиталистическое будущее, за которое так боролась наша посудомойка.