Литагент Нордмедиздат - Норвежская спираль

Кстати, эта узкая горловина норвежской территории вплоть до Киркенеса в фюльке Финнмарк, в десяти километрах от советской территории, так и оставалась всего лишь оккупированной без дальнейшего продвижения немецких войск в сторону Кольского полуострова. Линия фронта проходила по 4-километровому хребту Муста-Тунтури и дальше, остававшейся почти что неизменной в течение всех пяти лет войны, за исключением нескольких продвижений с боями немецких частей на восток и таких же контратак войск советских в обратном направлении. С подачи разведки самолёты авиации Северного флота, по численности уступавшие противнику, бомбили город, аэродром Хебуктен, на котором базировалась большая часть заполярной авиации Люфтваффе, а также железорудный обогатительный комбинат. Немецкие самолёты, соответственно, бомбили Мурманск, Североморск, Печенгу, Никель, причём так активно, что к середине 1942 года Мурманск практически был сожжён дотла. И было до некоторой степени странно видеть немногочисленных пленных немцев, которых вели по улицам города, засеянным картошкой, с завязанными глазами, чтобы они, не дай Бог, не увидели каких-либо секретных объектов. Что же касается баз подводных лодок, то их бомбардировки целиком и полностью полагались на донесения таких вот диверсантов, каковым с сегодняшнего дня становился и профессор. Конечно, если бы его воля в данной ситуации играла какую-нибудь роль, то он предпочёл бы стать бойцом группы «Рота Линге» или «Шетланд» и подчиняться членам правительства и непосредственно королю, которые, правда, находились в Великобритании, но последней резиденцией их в течение двух недель был именно Тромсё. Они не поддались на уговоры немцев капитулировать и успешно руководили норвежским Сопротивлением из Лондона. Королевский вензель Н7 стал символом этого Сопротивления. Профессор с возмущением читал в свободные от экспериментов у себя на Комплексе идиотские измышления, гуляющие в Интернете, о том, что, якобы, король Хокон VII был подменён в результате блестящей операции советских спецслужб во время его отправки в эмиграцию 9 июня 1940 года и вернулся в Норвегию, якобы, не он, а его подготовленный в Москве двойник. Даже если такая операция планировалась НКВД, то уже за одно только это питать какие-либо чувства к Советскому Союзу представлялось профессору преступлением и непростительной изменой. Но сейчас он был на стороне норвежского сопротивления оккупантам, и чувство ненависти к ним было сильнее чувства антипатии к СССР.

Во время этих его патриотических размышлений появился немецкий наряд, возвращавшийся обратно к своему исходному пункту, и было видно, как заиграли желваки на лицах товарищей профессора по оружию. Да, его товарищами они в данном случае, естественно, являлись, хотя оружия у них ни у кого не было, кроме трёх пистолетов «Коровин ТК» довоенного советского образца, выданных им ещё в Мурманске перед заброской сюда, в тыл к немцам. Здесь иметь его не представляло никакого смысла, так как обнаружение себя ввиду открытой местности означало собственную гибель и конец любой операции. А вот первые десанты оснащались автоматами ППД, гранатами и запасом патронов. Но когда наличие вооружения стало усложнять пребывание их в тылу врага и привело к захвату противником первых диверсионных групп, от этого пришлось решением Мурманского военного командования отказаться. Пришлось отказаться также и от воздушного десантирования диверсантов после гибели одного из них, Ивара Эриксона, который не сумел раскрыть парашют в результате сердечного приступа, после чего норвежцы категорически отказались от воздушного способа заброски. Здесь, на этом практически безлесном участке норвежской территории, вообще было бессмысленно любое сопротивление, любая легализация и только поведение «тише воды, ниже травы», скудные побеги которой виднелись кое-где среди гравия, могло быть приемлемым. Два раза в неделю к ним приходил связной, переодетый в немецкую форму, чтобы получить данные наблюдений и переправить их в Киборг. Другой связной раз в неделю приносил продукты питания и инструкции, доставляемые из Мурманска на катере или подлодке и получаемые им в условленном месте. И всё двигалось вроде бы своим чередом.

Но однажды, после очередной доставки продуктов связной был, по всей видимости, схвачен немецким патрулём и после короткого допроса либо отправлен в отделение гестапо, либо на месте расстрелян. Уже через полчаса диверсанты услышали лай собак и, даже не успев принять какое-либо решение, оказались окружёнными и взятыми в плен. Когда-нибудь скажут: честь им и слава, этим борцам за независимость Норвегии, этим храбрым викингам, предки которых, не страшась врага, доблестно завоёвывали в древние времена другие территории, а вот они уже не завоёвывали, а смело отстаивали собственную свободу и независимость своей страны в это тяжкое для неё время!

Профессора, почему-то отдельно от Хальвари и его друзей, посадили в кузов грузовой машины и куда-то повезли. Дорога была ухабистая, сколько ехать, не сказали, а спрашивать в подобной ситуации никто никогда не решался. В подобной ситуации надлежало только отвечать. Профессор обратил внимание на то, что его охранники, два молодых солдата, вроде как бы и не солдаты, а, судя по форме, которую и формой-то назвать можно было только с большой натяжкой, чисто условно, ни то моряки, ни то штрафбатовцы, ни то, вообще, полугражданские лица. Причём, не понятно, к армии какой страны и, вообще, к какой национальности они относились. Когда один из них попросил у другого закурить, стало ясно – это поляки. Дело в том, что профессор знал добрый десяток языков, когда-то в молодости изучал их и даже занимался одно время, так называемым, синдромом иностранного акцента. Довольно редко встречаемое заболевание, заключающееся в том, что больной после травмы головного мозга или инсульта начинает разговаривать на родном же языке, но с непонятно откуда появившимся иностранным акцентом. Сопровождается такая травма лёгким повреждением коры головного мозга в районе речевых центров. В связи с этим в Норвегии очень долго обсуждался и приводился пример больной Астрид Л., которая, получив осколочное ранение в голову после бомбардировки в 1941 году, стала разговаривать с сильнейшим немецким акцентом. В результате её приняли за немецкую шпионку и чуть даже не посадили в тюрьму. Другой пример был не более чем десятилетней давности: в девяностые годы, когда в Скандинавии появился поток беженцев из России, в частности, из Чеченской республики, среди них были русские, родившиеся в Чечне и разговаривавшие на русском языке с явным кавказским акцентом. Впрочем, это был уже не синдром, а великолепная подсознательная имитация акцента в расчёте на то, что их примут за чеченцев и дадут статус беженца.